Глава 1. От Облачной до Баджала
Глава 2. Стук колёс
Глава 3. Красота
Глава 4. 7.11.2008: Вверх по Герби
Глава 5. 8.11.2008: Красота и урок дуракам
Глава 6. 9.11.2008: Надежда приходит с рассветом
Глава 7. Несколько слов об обморожениях: виды, симптомы, меры
Глава 8. 9.11.2008: Первый вечер на озере Омот
Глава 9. 10.11.2008: «Пик Екатерины»
Глава 10. 11.11.2008: Дневка
Глава 11. 12.11.2008: Улун 2221
Глава 12. 13.11.2008: Обратный путь
Глава 13. Миссия невыполнима (14.11.2008)
Глава 14. 15.11.2008: гостеприимство
Глава 15. 16.11.2008: Итоги
Ибо даже несмотря на то, что речь идёт об одном-единственном моменте, величие жизни может быть измерено величием момента: ведь высота горной гряды определяется не высотой какой-нибудь долины, а величиной высочайшей вершины.
Так и жизненные пики определяют осмысленность всей жизни…
Виктор Франкл
Глава 1. От Облачной до Баджала
Баджалом называют горную систему на севере Хабаровского края. Ещё севернее протекает Амгунь, принимая воды рек, берущих начало в его предгорьях. Осенью, в период нереста, рыба из Охотского моря поднимается этими водными тропами до самых верховий. Видимо, заботливая Природа старается поддержать обитателей суши в преддверии здешней жёсткой зимы, посылая в дар часть морского богатства, устраивая праздник для медведей и задавая жару тайгарям. Только успевай оборачиваться! А по марям северной лесотундры до снега можно вёдрами собирать голубику и бруснику. Словом, золотое время таёжных даров. Но есть не слишком умные люди, которые готовы неделями проламываться сквозь леса и ползти по горам в поисках других даров, от которых не тяжелеют рюкзаки, зато… Впрочем, кто-то считает, что никаких «зато» не существует, разве что в виде химеры, за которой гоняются неумные люди. Ведь «умный в гору не пойдёт»… Имея прямо обратное мнение по этому вопросу, мы пошли. Причём в ноябре, когда золотое время лесных урожаев сменяется серебряным временем снегов и льдов. Будто мало показалось нам февральских сугробов приморской горы Облачной: сразу по возвращении, у троих полузамёрзших шатунов (от туристического слова «ушататься»), с рюкзаками, набитыми обледенелой снарягой, затеплился новый план. Как сейчас помню это короткое прощание на ночном Владивостокском ветру и слова Васи: «Так у тебя отпуск в ноябре? Отлично! Пойдём на Баджал, там потяжелее, зато просто сказка!» И вот, девять месяцев спустя, употребив все усилия, чтобы не разучиться ходить и прорубить окно в делах, мы снова назначаем время старта.
Всё складывалось, как положено. Даже собравшись за билетами, на вокзал мы прибыли из разных концов города с минутным разбросом. Кто представляет Владивосток в 19:00, то есть, в Час-Пик, когда ни на дорогах, ни в автобусах не пикнуть от тесноты, поймёт, что с первых строк мы отходим от хроники и сближаемся с фантастикой. Кстати, в дальнейшем примерно так оно и вышло. А пока, вместо ожидаемого худшего, мы удивлённо обменивались приветствиями, обнаруживая друг друга в кассовом зале. Мы – это Василий, Юра и Александр. И ещё супруга Василия Татьяна с трёхлетней Екатериной. В горы, конечно, ехали только мужчины, хотя Васина дочь вполне переняла папины интересы: едва разобравшись, для чего человеку ноги, уже стремилась к покорению высот мягкого кресла и спортивного уголка.
Детям, как можете заметить, вообще свойственно стремление к высотам. К примеру, за день до отбытия, на прощальном семейном вечере, сразу две Екатерины с восторгом покоряли вершины Васиных плеч, радуя отцов альпинистскими задатками. На этом фоне под бардовскую гитару прекрасно звучал Визбор и наши собственные походные зарисовки. В перерывах проверялась разбросанная снаряга, перелистывались карты Баджала, кушались плюшки с чаем, делались попытки помочь по хозяйству Наташе, супруге Александра, и Васиной Тане, которым предстояло мужественно дожидаться нас целых полмесяца, даже без возможности мобильной связи(!). Ну что ж, всё по Визбору:
Прощайте вы, прощайте,
Писать не обещайте,
Но обещайте помнить и не гасить костры…
Солнечным вечером 5 ноября участливый таксист помог мне взвалить рюкзак где-то в видимости железнодорожного вокзала за четверть часа до отхода поезда. Что поделаешь, пробки… Благодушно заверив его, что подобное напряжение обстановки мне только в удовольствие, я рванул по тротуарам и виадукам (на сколько это возможно с двумя пудами на плечах), координируя траекторию по мобильнику и немного пугая прохожих. Спасибо вам, стадионные дорожки, что удалось-таки объединился с компанией за 4 минуты до прощального гудка. В вагон мы поднялись весёлые, живые, даже бритые, и поезд тронулся… Отныне – всё в руках Походных Инструкторов, и очень интересно, чегой-то они приготовят нам на этот раз.
Что-то метасобытийное, определяющее есть в традиции проводов – не важно, в кругосветку или однодневку. Уверен, от этого многое зависит. И теперь, глядя со стороны, как солнечно Татьяна провожает Василия с командой, я убеждался, что поход просто не имеет права оказаться неудачным. Хотя причин для беспокойства, по крайней мере у меня, хватало. К примеру, в сети нашлась такая характеристика Баджальских гор: «Осенью и зимой альпинисты туда не ходят в связи с тяжёлыми погодными условиями». Мы же прёмся в те северные края именно «осенью-зимой». Ну да, мы же не альпинисты, нам можно…
Кроме того, неделю назад ехал я от вокзала с Юрой. И тот для начала снизил мои прогнозы температур с -10 – -20 до -30˚С и далее. «Нужны очень хорошие ботинки, носков побольше, – советовал он из богатого опыта. – Ещё шарф, – морду заматывать, или маску. Если не пригодится, это будет сказочное везение…»
Когда я в рабочем порядке изложил известные мне планы, заядлый горнотаёжник ужаснулся: «Вася по хребтам собрался?! Да это же ошизеть. Там ветра знаешь, какие… Мы в тот раз записку нашли, – один мужик оставил, – мол, пошёл новую палатку испытывать. Ветростойкую, дорогую… Её сорвало и унесло, он три дня искал. Что осталось – дуги там, кусок тента – он к записке приложил». Я слушал и понимал, что в снаряге у меня явный недобор.
Плетясь в заторе от Центра, к Луговой мы добрались до расчета пайков. Вспоминая недавний поход на Камчатку, Юра пополнял мои стандартные схемы: «Надо сухарей побольше. Сала. Пузырь обязательно…»
Всё это было учтено, вот только «пузырь» упихать так и не удалось(!). Набитый рюкзак и без того едва удалось впихнуть в ящик под вагонной полкой. После чего в снежно-чистой походной тетради появились заголовок и следующие исходные данные:
5 ноября 2008 г., ср.
Группа: Вася, Юра, Саша.
Во Владивостоке +10°С, ясно.
Мой рюкзак – 30 кг (13 снаряги + 17 продуктов).
Поезд №351, убытие в 10:08 (всё по Москве). В Комсомольске будем 6.11.08 в 11:08.
Билет – 758 р. Убытие из Комсомольска – в 13:25. Билет до Герби – 500 р. Прибытие на Герби – 6.11.08 в 22:44. Т.е. 7.11.08 в 5:44 местн. (Верхнебуреинский район).
Последние ниточки, связывающие с городом – звонки. «Берегите себя», – серьёзно напутствует Громов, у которого на сей раз не срослось с походом. Юра просит сообщить на работу, что заболел… недели на две. Боится, не заметил ли кто его с рюкзаком. «Если что, скажешь, лекарства из аптеки тащил», – советует Вася. Моя Наташа, выкроив минутку в рабочей круговерти, желает всем хорошей дороги, после чего телефоны надолго отключаются. Поход начался. И первым делом мы с азартом раскладываем карты!
…Карты, разумеется, топографические, – километровки баджальских хребтов. Поражают и тревожат просторы. Привычно попытавшись привязать местность к населённому пункту, на всей странице я отыскиваю только какую-то избу у подножия горы Медвежья. На другой странице спряталось в горах крохотное озеро Омот у подножия горы Улун, – наша цель. Дорогой туда будет служить русло реки Герби.
Когда я роняю фразу о предстоящих богатых впечатлениях, Юра отрывается от изучения бергштрихов: «Там будут не впечатления, а пингвинение, – уточняет он. – Будем пингвинеть».
Узнав, что у меня с собой походный термометр с пределом -28˚С, делает большие глаза: «Да зачем такую лишнюю тяжесть! Всё равно он там замёрзнет и зашкалит!» Ответив, что вес термометра компенсирует отпиленная половинка зубной щётки, я вновь задумываюсь.
«В тот раз интересно было, – вспоминает Вася. – Идём на лыжах по наледи, а по наледи идёт вода – при -30˚. И сразу берётся коркой, а корка продавливается. Вот под эту корку Юра и провалился. Я оглядываюсь, а он плавно так погружается по колено».
«Да, если -30˚, хорошо проваливаться, – добавляет Юра, – вода снаружи мигом замерзает, а внутри штаны сухие. Только, когда вылез, сразу стал клацать и греметь, как рыцарь, – всё заледенело с лыжами. Так дальше и шёл – без костра».
Я поглядываю на свои ботинки: выдержат ли подобное купание? Василий с Юрой оценили этот симбиоз «Ла-Спортивы», армейских берцев и портупеи, но поглядим, как всё оно будет работать.
От обсуждения маршрута беседа неминуемо приводит к самим походам. А как замечательно звучат в поезде походные байки! И особенно – в плацкарте. Особенно – за чаем. Не выпуская из рук тетрадь, я заслушиваюсь воспоминаниями моих спутников.
«…Однажды поднимались они по скале, не долезли, ночевали на верёвках», – красочно повествует Юра. И я воочию вижу эту гроздь альпинистов, которые мирно спят, покачиваясь над пропастью…
– Наверно, уступы, – задумывается Юра.
– Да, стенку бы не взяли, – заключает Василий, потягивая настой шиповника.
– Был прикол, – чуть все не грохнулись, – у них станция вылетела.
– О… – впечатляется Вася, и тут же конструктивно уточняет: «А станция – это клинья были или крючья?»
– Клинья, – кивает Юра. – Два вылетели, на одном все висели.
Размышляем о соотношении риска и красоты: оправдывает ли последнее первое. При этом в пути я не раз убеждаюсь, как мощно действует красота на самых разных людей. Пример: Вася везёт пачку фотографий для охотника, с которым познакомились в прошлом январе: виды озера Омот и Баджальских хребтов. Едва эти снимки появляются на столе, наша компания увеличивается. Помимо двух попутчиц, подтягиваются два поддатых паренька и хмельной дядя, оживлённо присоединяясь к обсуждению земных красот. А Василий описывает горы так, что увлечёт кого хочешь.
«Ой, ребята, ё-маё! – восклицает дядя, поминая муху лёгкого поведения и перебирая снимки вершин. – Вот красота, подарите хоть одну!
Мимо проходил наряд милиции. «Что за митинг? Чего пьём?»
Десять секунд спустя ребята в форме уже передают из рук в руки Васины фотографии, влившись в компанию.
Василий примирительно кивает на восторги хмельного дяди и сдержанные эмоции сержанта, косо поглядывающего на последнего: «Да, такая сказка, – даже не верится, что такое бывает, – везде на белом свете места чудесные есть».
Поздним вечером, допивая четвёртый термос шиповникового чая на троих, от горных тем мы неизбежно добираемся до мировых и просто житейских проблем. Главный вопрос, коим маялся ещё автор «Экклезиаста»: что нужно человеку?
«Вот, живёт в тайге человек. Кодекс дикого мира – сила и жестокость, иначе здесь не выжить. Но у тайгарей, что интересно, законы-то самые человечные, – вспомни Дерсу. Идёшь по чужой тропе – будь человеком, ловушки не вздумай тронуть, сбил петлю – поправь, в зимовье ночуешь – тоже будь добр, заготовь после себя дров, не свинячь, оставь что-нибудь для пользы… Выходит, здесь надо жить по совести, и в таёжном законе, всё-таки, выше жестокости – милосердие. А ещё – красота. Вспомни, как у Янковских: мол, только молодой без добычи хмурый возвращается, а настоящему охотнику уже одна эта благодать таёжная в радость. И что тайгарю нужно? Первое – чтобы дело было, а уж этого на здешней земле – за глаза, скучать некогда. Второе – чтобы было, о ком заботиться, поскольку иначе человеком не будешь. И, третье – чтобы была красота, потому что без неё – что за жизнь?» Только и всего.
А вот – другой мир, – «цивилизованный»: плановые кризисы, плановые войны, купленные теракты, античеловеческая политика, борьба за рычаги власти, призрак мирового правительства… Спросили как-то Рокфеллера, – нафига вам это, – и так все деньги на планете ваши? Тот прямо ответил, – мол, конечная цель – чтобы у всех был чип, и «если кто не повинуется – мы ему чип отключим». Такая взрослая игра в пластилиновых человечков.
«Да, человеку никогда много не бывает, желания растут, обгоняя потребности, а где предел?» – из третьего тысячелетия вторим мы древним мудрецам, что переплавляли опыт столетий в свои драгоценные свитки: «Не насытится око видением…»
«А у меня на работе народу только нажраться! – сочно прерывает Юра нашу заумь, – сейчас, наверно, алюминиевые двери пропивают. Столько оборудования посписывали, продали на металлы, а как что ломается – сам из кожи лезь, но роди. Однажды, балбесы, лампы выбросили, за антенной захоронили, потом станция накрылась, мы их обратно раскапывали. Мало того, что дорогущие, сейчас таких ламп просто нет»...
Юра работает на телевышке, что над Фуникулёром. Все его описания потрясающе символичны – применяй куда угодно. Стоит она – издали красивая, отовсюду видная, каждому известная, каждому полезная…
«Да полный бардак! – прорывается у Юры накипевшее. – Бабки хапают офигительные, у начальства офисы – ошизеть, а у нас там – сборище металлолома и алкоголиков, и копается в этом металлоломе пара трудоголиков, а остальным – до лампочки! Болтаешься на высоте четыреста метров, на самой макушке, в харю излучение лупит, потом голова две недели трещит, – никто ничего… Перечитал правила безопасности – оказалось, были нарушены ВСЕ! Каркас там ещё дышит, приезжала комиссия, даже подкрасили, а всё остальное – насквозь проржавело, не так ступишь – и хана! Короче, полная задница».
Так, допоздна, с самых разных сторон обсуждается вопрос «как жить». Вспоминается древняя, как мир, истина, что нужно жить так, чтобы создать рай на своём кусочке земли, или чего-то ещё, словом, в доверенном тебе пространстве. На что Юра косится: «Я бы выразился…»
«Как-то рассказали мне одну притчу, – вспоминает Василий, – очень понравилась. Три человека возят камни, – выполняют совершенно одинаковую работу. Спросили первого: «Что делаешь?» Тот: «Отвали, не видишь, камни таскаю». Спросили второго. Тот в ответ: «Как что? – тяжёлым трудом деньгу зарабатываю!» А третий объяснил: «Вон там, на горке, храм строим».
Какое-то время молчим, осмысливая разницу жизненных позиций. В тишине звучит голос Юры, решительно возвращая с небес на землю: «А у нас на работе знаете, какое бухалище!..» Взрыв хохота достойно завершает философствование: да, велики контрасты жизненных позиций.
Перед сном вспоминаются вагонные байки. К примеру, как ехали театралы, играли на желания, и решили состряпать что-нибудь этакое… В итоге по всем вагонам ходил человек… представьте, что в ваше мирное купе заглядывает чудо в шарфе и панталонах, ластах и маске, гнусавя в нос «а не подскагите, сгоко вхгемя?» «Чудо» должно было дойти таким образом до ресторана и купить пива. Что интересно, бармен глазом не повёл. Привык, видно.
«Это театралы, а мы с альпинистами ехали, – оживляется Юра. – Там был такой Володя. Он бабушку с пирожками ограбил...»
«То есть, как ограбил?» – вступаемся мы за честь альпинистов.
«Ну, как получилось… Жара была, все в майках парятся, а он вообще в одну простыню завернулся и ходил, как Будда, по вагону, – сначала просто так, потом давай всем кланяться: «Мир вам, земляне!» Народ ржал и валялся. Тут станция. Володя пошёл чего купить. Ну да, в простыне… Двери открываются, там бабуся с пирожками. А он в роль вошёл, и – прямо с подножки: «Мир вам, земляне!» Бабуся и так обомлела, а тут ещё простыня раз, и падает. Бабуся закричала и сбежала. Ну, Володя подумал, взял пирожки – и в вагон».
Снова держимся, чтобы не слететь с полок. И всё-таки, засыпая, возвращаемся к глобальному. «Вот, уверен человек, что добивается места в мире, завоёвывает мир… – вещает чей-то голос грани подсознанья. – А на самом деле это мир завоёвывает место в тебе… Это где-то у Клайва Льюиса сказано. Выходит, надо жить так, чтобы…
…Баюкая, стучат и стучат колёса. Воистину, самый философский звук, созданный цивилизацией – это песня железных дорог.
«Кто-нибудь взял бритвенный станок?» – спрашиваю с утра.
«А зачем?» – сонно отзывается Василий.
«Да, зачем? – открывая глаз, удивляется Юра. – У нас всегда говорят: «Мужик должен быть могучим, вонючим и волосатым!»
Понятно. Видно, такими мы и станем через полмесяца.
Минуем Хабаровск. Мимо проплывает всё такой же хмельной дядька, заглядывает, благодарит Васю за фотографию.
«Ё-маё! – восторгается он в своей манере, – вот это красота, – она вот здесь у меня лежит (хлопает по груди). Вот это я не потеряю!»
Один из вчерашних парней также забегает перед выходом, и тоже поблагодарить Васю.
«Подарю подруге, – объясняет он, разглаживая снимок с соболем. – Вот она будет рада!» И мне делается стыдно, что вчера пытался воспрепятствовать Васиной щедрости, мол, от нечего делать просят.
За окнами унылые панорамы. Снег валит на равнины, дымятся участки торфяников. Беседуем о лесах и пустынях.
«А Сибирская тайга может запросто погибнуть, – уверяет Юра, – об этом куча учёных пишут. Как в Австралии было? Аборигены по берегам лес вырубили, а тот, что в глубине, сам погиб – всего через несколько лет. Почему? Да потому что влага – она от моря, и далеко не идёт, какие-то километры, и всё. А дальше сам лес вглубь материка перекачивает. В Австралии достаточно было вырубить на полкилометра, и началось… Вот и в Сибири может та же история случиться, – и очень быстро. Да, на вырубках новый лес растёт, но это – не то: если дуб, лет трёхсот, или берёза, до четверти тонны воды в день перекачает, то молодняк – ведро».
– Вот именно, – подхватывает Юра, – если лес не будет закачивать воду, реки начнут пересыхать. Таких примеров куча!»
Смотрим в окно на составы, гружёные отборным лесом.
«Сань, не знаешь, не запретили ещё вывоз кругляка в Китай?» – печально справляется Василий.
Вечером прибываем в Комсомольск-на-Амуре. Летит мокрый снег, на перроне лёд. Перед выходом снова заглядывал чуть менее хмельной мужик. Вынул фотографию с озером Омот. «Вот красота… спасибо вам. Видите, у сердца ношу, – рядом с любимой женщиной. Жена умерла, вот уже полгода балаганю… ездил подстанцию строить… Как раз на Троицу умерла…»
– А красота, это ведь так… – вздыхает мужик. – Вот, даже в городе, выйдешь из подъезда, посмотришь на небо, и всё, – красота ведь…
– Цветок – тоже, – добавляет Василий, – бывает, пройдёшь мимо, – трава и трава, а приглядишься – надо же, красота, надо же, растёт…
– Да, растёт, радует, – снова вздыхает мужик, – радует, и денег не просит. А ведь вот, живёшь, и не видишь ничего… Ну, дай вам Бог здоровья…
Подперев кулаком щёку, провожаю попутчика взглядом. В школе мне казалось, что подобные диалоги выдумывают какие-нибудь классики – специально для нашего просвещения. А вот на тебе. Жизнь – самый мощный классик.
Пару часов ожидания в вокзальном уюте, и мы продолжаем путь на поезде «Комсомольск – Тында». Сердце начинает постукивать от нетерпения: вечер, ночь, и – десантирование. Ух! Скорей бы…
За ужином Юра рассказывает про Камчатку.
«Пришли на базу, – вспоминает он. – Просто белый снег кругом, горы… А Кутепов топчется вокруг: «Где-то тут была избушка, где-то тут была избушка… О, нашёл!» Смотрим, палка торчит. Понимаешь, черенок от лопаты. Представляете, они ещё летом лопату к трубе привязывают. Потом берёшь и откапываешь…»
Ходит мужик с мёдом, продаёт полторашки. Мы держим совет, сможем ли добавить к грузу хотя бы грамм триста. Юра ужасается. Мужик не понимает, обижается: «Да чего вы, берите полтора, – мёд отличный!» Видел бы он, как давеча Юра ковырял наклейку на моём термосе: тоже лишние граммы… Нет, взять полтораху – столь же немыслимо, как штангу. А жаль: мёд-то отличный…
Наша попутчица оказывается хорошей собеседницей. Она из Джамку – это станция перед Герби. Узнаём, что даже здесь, на севере, у всех земля, огороды, кто заботится, у того всё есть.
«С первого сентября по рекам горбуша пошла, – рассказывает девушка, – целых два месяца шла, как в старые годы. Кета была. Народ ловил, по сто пятьдесят тысяч делали. Это притом, что скупщики берут у рыбаков по 50 – 30, а продают по 150.
Приятно удивляемся, что она знает охотника Селиванова, – того самого, у которого гостили Вася с Юрой в прошлом январе. Получаем важную весть: недавно Селиванов ушёл на оз. Омот. Значит, вполне можем встретить.
Василий вспоминает, как тепло принимали их охотник с супругой, угощали чаем с оладьями.
«А однажды мы в зимухе у него чай пили, – загадочно улыбается Юра, – своего не было, а тот – странный такой: чёрный, а заваришь – алый, как каркадэ. Сперва – ничего, а попьёшь – такая гадость!»
«Охотник объяснил, – это свёкла сушёная была, – смеётся Василий. – А мне ничего, понравилось».
Удручало в этом пути только одно: дурацкая песенка, совершенно не в тему мозолящая уши:«Думал я, что всё пустяк, оказалось всё не так, оказалось всё не так, это вовсе не пустяк»… Но что нам до всего псевдокультурного ширпотреба в мире, когда впереди – звучное безмолвие тайги и мощное гудение вершинных ветров.
В 5 утра седьмого ноября, за сорок минут до десантирования, наскоро собираемся, пьём шиповниковый чай с мёдом, закусывая ореховой шоколадкой. Да-да, с мёдом, действительно, отличным. Юра, протестовавший категоричнее всех, героически взялся тащить «штангу»: целых две тысячи граммов. Потом несли по очереди.
Одеваемся легко, – попутчица сказала, у них тепло, с утра – не больше, чем -17˚, -20˚.
Последнее, что я делаю – тщательно смазываю ботинки восковым кремом. В тишине и полумраке вагона слышно, как за переборкой девушка звонит подруге, бодро наставляя перед экзаменом после суровой студенческой ночи: «Ничего не бойся, сдашь ты всё. Возьми с собой Ангела-Хранителя».
Мы не спеша шнуруем ботинки, утягиваем рюкзаки, вглядываемся в темноту за окнами...
Рисую в воображении Инструктора, который тоже смотрит на наше оконце со своих горных просторов, решая: чего бы такого приготовить?..
Наверх
Глава 4. 7.11.2008: Вверх по Герби
Полная темень. Снег сыпал весь день. «С тебя лёд валит!» – восклицает Юра, когда я влезаю в палатку. Вот она, наша первая ночёвка. Время – 21:00. С 5:40 утра до 6:40 вечера прошли около 25 км. (Для пущей точности Василий ставил точки на GPS).
Сойдя с поезда, мы шагнули во мрак. Миновав большой железнодорожный мост через Герби, уверенно ушли влево, на дорогу. Шагали активно, но не ломили. Заметил, что рюкзак начинал давить через полчаса. Каждый час делали привалы по 5-10 минут. Таким образом двигались 8 часов. Сначала вела дорога, потом – охотничья тропа. Вот и приметы: тяжёлый нож в старых ножнах на дереве, рядом – капкан, куда лапкой угодила белка. Потом, когда кто-нибудь видел эту фотографию, каждый раз звучал один и тот же вопрос: «А вы её отпустили?»
А как вы думаете?
Далее шли по марям, густо заросшим низким пахучим багульником. Здесь меня заинтересовала веточка синих ягод, выглянувшая из-под снега. В походе такие вещи всегда вызывают две реакции: 1) «КРАСИВО!» 2) «А СЪЕДОБНО?»
«Да это же голубика! – удивляется Вася, – давно должна осыпаться!» Сразу устраиваем внеочередной привал и минут пятнадцать пасёмся. И вновь тропа ведёт к створу сопок, постепенно сближаясь с руслом реки.
В 14:00, проломившись сквозь полосу леса, вышли к Герби, малость обомлев от непривычного простора. Спустившись к руслу, поскакали по камням и почти сразу, за первым же поворотом, нашли зимовье. По фотографии я сразу узнал эту избёнку, подмытую разливом и подпёртую брёвнышками с берега. В виду зимовья красовалась рябина. Пока я собирал вкуснющие подмороженные гроздья, избушка приняла уютный вид: из трубы потянулся дымок – Вася с Юрой времени не теряли. У охотника взаймы были взяты четыре чурки. Зимуха здорово нам послужила: за два часа отдохнули, обсушились, что иначе в условиях снегопада было бы невозможно.
Представьте внутренность зимовья: ложки, вилки и ножи в щелях брёвен или под стропилами, там же, под потолком – пакетики с провиантом и звериные лапки – заячьи, беличьи. На столе у оконца – мощная алюминиевая чашка. Вещь, по нашим временам, уникальная. В банке – горсть батареек, спички, всякая мелочь. Две лежанки, разделённые узким проходом (как в купе), низкая, как в бане, дверца, низкий потолок из расщеплённых лиственничных брёвен. По стенам – капканы, сети. У печки – топор.
По причине непрекращающегося снега, меняем маршрут: за чаем, покумекав над картой, решаем идти прямо на озеро Омот. Кстати, чай у нас сказочный: в кружках благоухает голубика, которую насобирали под снегом.
От избушки движемся по руслу, при всех усилиях сделав 2 км за 1 ч 40 мин(!). Минуем 4 брода – мелких, но широких. Переходим в ботинках. Я приятно удивлён: первое купание мои залатанные выдержали «на ура». Большую трудность доставляли буреломы, – огромные и непроходимые, – которыми забито русло. Вторая трудность – каменюги под снегом. Но всё это вместе взятое… Красота!
Завтра нам нужно сделать более 20 км по такой же дороге. Если будем идти, как от зимовья до ночёвки, не успеть до следующего утра. Считаем: световой день – 10 часов, из них – 2 часа на обед, и того – 8 ходовых часов. То есть, надо ломить со скоростью 3 км/ч. Непросто в таких условиях, – значит, крайне важно найти тропу Селиванова.
Потягиваем неописуемо вкусный рябиновый чай с мёдом, заливаем полный термосок на утро. Планируем подъём в 6:00, выход – в 8:00. День обещает быть насыщенным.
Наверх
Глава 5. 8.11.2008: Красота и урок дуракам
Утро встретило свежим пушистым снегом и звёздами. Распогодилось! Значит, мокнуть больше не будем. В 9:10, позавтракав и подсушившись, покинули место стоянки. Ночью, при -14˚ за бортом, спалось прекрасно, был только один неприятный момент: обледеневший купол палатки перестал дышать, вентиляцию также оставили закрытой. В итоге, уже задолго до подъёма, усиленно втягивая вроде свежий студёный воздух, чувствовал себя, как спринтер на финише: сколько не дыши, всё мало. Дело нешуточное, но обошлось: нам с Юрой вовсе ничего, только у Васи после такого кислородного голодания разболелась голова. Взяли на заметку.
До обеда шли и шли вверх по Герби. Ох, и красотища ясным утром после снежной ночи! Снегом умытое солнце играло в сияющем уборе тайги. Над чёрными стенами лиственниц лучился снежный хребет. Словом, сказка встречала со всех сторон, и всё бы чудесно, кабы не наша безалаберность. В тетради осталась запись: «Красота была – ума не было».
Двоих из нас броды всё-таки доконали... Правило! – если провалился, останавливайся и сушись у костра. Или на ходу изводи на сушку весь комплект носков. В первый раз повезло: к обеду удалось выйти к зимовью у ключа Имку, где над жаркой печкой мигом высохло всё. Но час спустя река повторила урок, и на очередном броде мы с Юрой снова устроили танцы на воде. Казалось, вполне тепло, при том все очень спешили, а поэтому продолжали рвать вперёд, имея в мыслях тёплую избу у озера Омот. Тем более что удалось-таки напасть на след охотника, и скорость существенно возросла.
Мне удалось дважды сменить носки, после чего ботинки заледенели. Падали сумерки, крепчал холодок, но цель приближалась, и, казалось, «всё пустяк»… «Оказалось всё не так».
В полной темноте натолкнулись на хозяина тропы, – охотника Селиванова. Тот встретил троих проходимцев не слишком приветливо. «Я-то знаю, куда иду, а вы?» – сурово проворчал он.
«И мы знаем, – просиял Вася, – помните, мы в том году у Вас гостили, дрова ещё помогали таскать?»
Вспомнив Василия, охотник оттаял. Рассказал, как захожая группа спалила весь запас дров (а наготовлено было – уйма), как посбивали все ловушки, затупили топоры о камни во льду, насвинячили в зимовье, и спасибо не сказали. Нам глубоко стыдно за «своих», а так же страшно: охотник в сердцах грозится добавить к ловушкам «капкан на туриста». А ведь это катастрофа! Да и дедушка вовсе не злой: подробно объясняет путь, добавляя: «будут капканчики, петли – или перешагните, а не получится – сбейте. Только не обходите».
Последнее мы никак не разумеем, и охотнику приходится повторять трижды, а потом и объяснять: «Да ведь животина людским следом ходит, – вы обойдёте, и она за вами, в обход ловушки!»
Расстаёмся, покаявшись, что именно так и поступали всю дорогу, но теперь будем знать…
Следующий этап похода стал самым трагичным. Вернее, трагикомичным. Особенно для автора этих строк, – по причине преобладания дурной силы над умом.
Охотник предрёк нам 4 – 5 часов пути до зимовья, против наших надежд на час-другой. Почему-то очень сокрушённо качал головой, глядя на Юрины и мои ботинки, приговаривая «это не дело». И вот, пропустив мимо ушей совет развести костёр, мы мчимся к цели. Вернее, это я рванул вперёд, по следу охотника, а Вася вынужден был отстать с Юрой, у которого нешуточно разболелось колено. Долго я слышал за спиной его возгласы, эхом разносящиеся по тайге… А потом… потом мне была дана возможность набраться немного жизненного опыта, которому я не то чтобы очень рад, но который очень ценю.
Итак, я запутался в следах. Их оказалась уйма во всех направлениях. Как и ловчих петель, которые я исправно перешагивал и поправлял. Но сил было полно, и, мечтая поскорее отогреть ноги, которые методично старался ощущать и разрабатывать, я, поблуждав, ринулся по одному из следов – вниз по крутому склону. Вася потом никак не мог понять, зачем.
Завершение спуска было в стиле классического «ужастика»: ботинки скользят, я лихо скатываюсь до самого конца, и в свете налобника, прямо перед носом, созерцаю какую-то растерзанную живность. Ну да, приманка очередной ловушки. Но сознание начинает проецировать иной смысл. Тем более что неожиданно сваливается усталость: «дурь» растрачена. Вокруг – стены леса и древесные завалы, зажавшие тесный распадок, сложенный огромными глыбами. Умница-рассудок говорит, что это, скорее всего, водосток озера, – очень уж мощным должен быть поток, вымывший всё это. Так оно потом и оказалось. Но усталость, а более – мёрзнущие пальцы мешают принять трезвое решение. После хаотичных метаний я понимаю, что, если не остановиться, можно просто упасть.
Ну ладно. Смиряюсь с фактом: я заблудился. Первый раз в жизни. И, скорее всего, в трёх соснах, – вот что обидно. Но положение вполне терпимое. Достаточно вспомнить батьку Арсеньева, выбрать укромный пятачок, соорудить костерок, переобуться… Ботинки снимаю очень и очень долго, со всей дури разгибая ледяные борта. Всех занятий железяками за всю мою жизнь едва хватило на это. В итоге примёрзшие носки остаются внутри, что очень удивляет. Ха-ха, а про это я читал в книжках: половина пальцев – белые и деревянные. Впрочем, дважды – в Сибири и на Облачной – к такому делу было близко, и всякий раз – исключительно по своей вине.
Обычные меры: растирание шерстью, упаковка в толстейшие пуховые носки и лёгкие чуни, обустройство места ночёвки. Считаю «плюсы»: термос с горячим рябиновым чаем, спальник с пределом до -28º, пуховка, костёр… жить можно.
Однако урок дуракам был быстро окончен: с высоты склона спустился Вася. Кажется, это было уже за полночь. До сих пор слышу его слова: «…Вот ты чудик! Но я рад, что тебя нашёл». В общем, Вася отыскал, согрел костром и свежим медово-рябиновым чаем, и пошли мы домой…
Мораль истории такова: обгонять гораздо хуже, чем отставать, – можно так забуриться, что потом фиг отыщешь. Летел резво – вернулся в состоянии полнейшего аута. Фиксирую оные подробности в назидание на будущее.
Странно, что вспоминается из этого бесславного пути только одно: чудо ночного озера, открывшегося в лунном свете, идеально-белого среди горных склонов – таких же белых, увлекающих взгляд к звёздам. Знаю, что полз на последнем пределе, таща какой-то мешок, валящийся из рук, а над этим нелепым пыхтящим существом звенела, мерцала, сияла в космическом безмолвии невиданная красота заповедного спящего озера. Когда Василий предложил остановиться, всё это великолепие обрушилось на нас, или, напротив, подхватило, начисто стирая с души знание о смертельной усталости и прочую дребедень. Даже осталась мысль: если переход в «мир иной» сродни такому состоянию, то это – здорово. Жалел в тот момент я об одном: что всего этого не видят мои близкие, особенно Наташа: как художник, она бы оценила.
Потом была тропинка к избе, горячая печь и лежанка. Всё, что нужно для жизни. До сих пор совестно, что не нашёл сил принести ни одной дровины: обустройство целиком легло на Васю с Юрой. Оказывается, они добрались гораздо раньше, а я не дошёл какой-то километр. Вот она, мудрость народная: «тише едешь – дальше будешь»! Думать ни о чае, ни об ужине, мой мозг и желудок уже не могли, и, едва телу было придано горизонтальное положение, внутренний оператор щёлкнул клавишу «завершить работу».
Наверх
Глава 6. 9.11.2008: Надежда приходит с рассветом
9 ноября. Проснувшись в 6:15, первым делом достал тетрадь и записал: «Правило любого похода: 1) Идти командой! 2) Иметь при себе всё необходимое для согрева! 3) Подмочив ноги – вставать и сушиться!
Далее – несколько строк, подтверждающих правоту охотника, грозившего нам с Юрой обморожением и констатирующих завершение моей активной части похода – так и не начавшейся. Признаюсь, не смог найти ни единого «плюса» в противовес тихому отчаянию: стоило, блин, брать отпуск, полгода топтать стадион, переться сюда двое суток (не считая поезда), чтобы на корню зарубить весь поход! И себе и людям! Оттаявшие пальцы кажутся абсолютно непригодными для ходьбы. А ведь ещё выбираться! Ну ёлы-палы, то есть, лиственницы-буреломы!!!... Гаснет налобник, и тьма внутренняя сливается с тьмой внешней.
Произошедшее вслед затем я бы представил следующим образом.
Каким-то чудом лунный свет пробился в окна, забитые плёнкой, и в дверь с облаком пара вошёл Инструктор. Обстучал снег с ботинок, деловито подбросил в печь лиственничных дровишек и устроился греться на лиственничном чурбаке. Блики ожившего огня запрыгали по бороде и штормовке – наверное, ещё визборовских или арсеньевских времён. Дублёное ветрами лицо было насмешливо. Последнее, конечно, касалось моей персоны и казалось крайне оскорбительным для горького уныния, которое от такого издевательства взорвалось раздражением и обвинениями.
– Нельзя быть таким олухом, – отмахнулся Инструктор.
– Но я же делал всё, как надо, и при том верил в удачу, а ты пальцем не шевельнул!
– А ты разве не знаешь, что, чем больше веришь, тем больше надо работать головой? И потом, с удачей был полный порядок.
Вспоминаю коллекцию дорожных «проколов». О да, он прав. Чего стоили упражнения на брёвнах: «оседлание бревна» или «кувырок с бревна», завершившийся мягчайшим приземлением среди гранитных глыбин. Полежал, поглядел на звёзды, вытащился из каменной щели и пошёл дальше. Кстати, подобные везения достаточно распространены. К примеру, звонкий еловый сук может сломаться, когда с разбегу налетаешь на него глазом – без последствий для последнего. Один мой товарищ, оторвавшись от стенки вместе с куском скалы, долго удивлялся, почему не полетел дальше, а остался на ближайшем уступе. Позади другого однажды рухнул только что пройденный снежный мост, соединявший две скалы и казавшийся твёрдой почвой – причём точно перед снегоступом второго, идущего следом. Даже цифровой фотоаппарат, ухнув на камни с высоты 12 метров, может остаться целёхоньким. Конечно, бывает и наоборот. Так, бывалый альпинист может получить серьёзную травму на пустяковой прогулке, – в общем, как повезёт. Разобраться бы, что оно такое, – это везение. Судя по семантике слова, – это когда тебя везут, перевозят через опасные колдобины. И, видимо, существует какой-то кредит везения. В прочем, тогда было не до этих тонких материй, волновало насущное.
«И что ж теперь делать? – спрашиваю Инструктора. – Или, правда, что горы – только «дурацкий и неоправданный риск», и не фиг туда соваться?»
Мне показалось, что инструктор подумал что-то вроде «не кощунствуй», а вслух добавил: «Надоел ты мне с этим нытьём». И вышел. Последней его фразой было «встретимся завтра»…
«…На вершине», – едва различимо донеслось из-за дверей. Если я и разобрал это, то расценил как шутку.
«Завтра» настало с ясным рассветом. Проснувшись в 9:00, чувствовал хорошие силы. Хоть на Улун беги. Даже чёрный крест на походе чуть поблек. Выходили на озеро, смотрели на чудо рассветных вершин, делали съёмку. Занимались хозяйством: водой, дровами. Причём особенно радовали личинки короедов, попадавшиеся в дереве. Помню такую картину: колем с трудом отпиленное полено, – на две, четыре, более частей – ни одной личинки. «Да что мы, зря старались, что ли!» – возмущённо восклицает Вася.
На озере удивил двойной лёд: прорубаешь первый слой, а там – водная прослойка, под которой – основная толщина, которую рубить бесполезно, да и не нужно.
От проруби до дома всего ничего. Да, несколько слов о нашем доме. Это – просторная бревенчатая изба с высокой острой крышей (значительно острее 90°). Такие же крыши у нескольких нежилых домиков, разбросанных рядом в лесу. Уже от уровня стен отведены более пологие крылья. Это, конечно, для того, чтобы лучше сбрасывался снег, которого здесь бывает немерено. По крыльцу поднимаешься на большую открытую веранду, пристроенную справа, хорошо поднятую над землёй. Радуют глаз скупые элементы резьбы. Ручка у входной двери редкостная: из мощной древесной петли. За дверью – маленький тамбур с поленницей, налево – лестница на верхний этаж, направо – дверь в жильё. Главная достопримечательность в нём – охотничья композиция из головы кабарги и болотных сапог на стене. А также – древняя гитара, увы, безнадёжно разбитая, с висящим на струнах грифе. Жалко инструмент! Сколько лет и скольким он здесь послужил? Из «мебели» – низкие нары на десяток человек и отдельная лежанка, между которыми удобно вписан здоровенный дощатый стол. Ещё – скамья и чурбаки. Печь прожжена по бокам, поэтому капризна: дымит до хорошего разгорания и требует самых сухих дров. Над столом, на полке и стене – фотографии вершин и записки от туристических групп за многие годы. По вечерам, в свете керосинки и налобника, интересно было изучать эти манускрипты. Наиболее интересными оказались краткие и толковые, лаконичные похвалы которых воспринимались куда сердечней иных размазанных излияний.
На подоконнике у моей лежанки обнаружилось пихтовое масло – судя по этикетке, очень целебное. В итоге весь поход носки и ботинки пахли свежей хвоей, а я стал напоминать себе Железного Дровосека, требующего ежедневной смазки.
В общем, полдня мы обживались. А после обеда… пошли на гору. Рост этой вершинки, белеющей почти идеальным конусом, 1783 м. Уровень же самого озера Омот – 1155,4 м н/у. То есть, набор высоты составляет около 600 м, – примерно как на Фалазе.
Не спешили, тропили себе и тропили в довольно глубоком снегу (40 см старого и 40 – нового), поднялись на закате. Оглядели тающий в густо-синих сумерках гористый край. Совсем не похоже на Сихотэ-Алинь: вершины обрывистые, заострённые, часто – с чернеющими скальными зубцами. Пожалели Юру, чьё колено не позволяло думать о восхождении, полюбовались с высоты нашим озером, образующим почти ровный четырёхугольник среди крутых склонов. Там, в правом верхнем углу, темнел кусочек леса: место нашего пристанища.
Более всего врезалась в память одна картина: чернеющий справа от нас пик на золотом фоне гаснущего заката. И два огненных метеора, проплывших навстречу друг другу над чёрными зубьями хребтов.
Спускались в синюю глубину сумерек, на дне которых лежало наше озеро. Снова была загадочность гор в лунном свете, первозданная тишь, мерцание небывало ярких звёзд над горным кольцом, обрамившем озеро, и… в самом озере – ещё более яркое! Уже ступив на лёд, поняли причину, что, впрочем, только прибавило удивления: оказывается, сверкание пластинчатого инея, покрывшего всю поверхность, можно было наблюдать как россыпи ярких вспышек с высоты в несколько сот метров! Шагали по этим мерцающим созвездьям, неуклюже клацая ботинками, тяжёлыми от намёрзшего льда: под снегом часто встречалась верховая вода.
В 20:35, спустя всего 5 часов с начала подъёма, я уже записывал первые горные впечатления в уютном свете керосинки и налобника, решив для себя назвать высоту по подаренной ночной картине «Вершиной звёздного мерцания» (за неимением имени на карте). Интересно, что это – сразу после давешней констатации факта: «поход перечёркнут с самого начала» и страницы, посвящённой теме обморожений... Кстати: кто сочтёт сию информацию полезной, может обратиться к следующей главе. (Мало ли, вдруг ни с того ни с сего окажитесь в сердце тайги в подобном плачевном состоянии). В плачевном лишь на первый взгляд, поскольку, как говорил кто-то из смешариков, на свою голову сунувшихся в горы, «нас не так-то просто укокошить».
Наверх
Глава 7. Несколько слов об обморожениях: виды, симптомы, меры
Эта глава почти полностью составлена по нашему утреннему разговору с Юрой. Ввиду актуальности проблемы, едва проснувшись и покормив печку, я стал допытываться, на что способен человек в той или иной стадии заморозки. Юре в этом плане неоднократно «везло», поэтому он человек опытный. Оказалось, в прошлом походе (тоже на Баджал, но в январе), получив при подъёме на Улун II степень обморожения, он шагал ещё 8 дней. Меня это, конечно, весьма воодушевило. Юра поделился первыми мерами помощи, которых почему-то нет в наших пособиях по военной медподготовке. (Вкратце там так: «утеплить и доставить в санчасть»). С каким сарказмом вспоминались подобные советы на берегу озера Омот! А вот из опыта: «С забинтованными (во избежание травмы) пальцами идти было тепло и хорошо, – вспоминает Юра. В этом случае главное – просторный ботинок, тесный же – сам по себе залог обморожения, или кожу нафиг сорвёшь, будет месиво... В поезде повезло: отзывчивая проводница предложила мазь «Левомеколь», дома быстро вылечился».
Теперь – по порядку.
Итак, I степень – это, как правило, обычное побеление, которое можно, т.е. необходимо быстро устранить растиранием и согреванием.
II степень – это когда вначале пальцы онемевшие и белые, с подмёрзшими (одеревеневшими) участками, а при отогревании – берутся волдырями. Однако в таком случае можно долго идти (на Юрином примере – больше недели, и это – с утра до вечера по тайге, часто – по буреломам и каменистым ключам). Главное тут – не сорвать кожу, «а то будет месиво и кранты», – настоящая III степень. Лечится такое обморожение (II степень) от нескольких дней до нескольких недель, в зависимости от площади и глубины поражения. Нужно день и ночь ходить с повязкой поверх хорошего слоя мази «Спасатель» или «Левомеколь».
III степень – это гораздо хуже, но тоже обратимо. На этой стадии пузырей обычно нет, пальцы темнеют (коричневеют), теряют чувствительность: «Сначала – ничего не чувствуешь, идёшь и радуешься». Ходить так можно несколько дней. Когда же ноги отогреваются, получается «фарш», – мятая ткань, открытые раны, резкая боль. Двигаться, конечно, еле можно. «Вернувшись с гор, увидел, там сорванные волдыри, – как мозоли, – делился Юра. – Выше – всё болело. Температура поднялась, как при сильной простуде…»
В итоге поражённые участки чернеют. Тут нельзя без врачебного вмешательства. «В больнице ставят на простыню и – мясо, кожу, ногти – счищают ножичком. На простыне – багровое пятнище. Потом две недели ничего не чувствуешь кроме боли, полтора месяца сидишь дома, ходить невозможно», – повествует Юра.
Но и это залечивается, и неплохо – можно снова выходить на сложные маршруты. Так что ноги у нас сделаны с хорошим запасом прочности.
А вот IV степень – это только ампутация. Но получить её сложно: надо не один день идти в замороженном состоянии, да несколько раз разморозить и заморозить несчастные конечности. (Подробнее – см. энциклопедию).
Почему всё – только о ногах? Потому что, как правило, больше ничего и никогда в нормальных условиях и состояниях не страдает. Разве что кончик носа и щёки, – тут надо смотреть в оба. Руки, даже застывшие до ломоты, прекрасно и быстро разогреваются отмашкой. А ноги можно отморозить даже при «нуле», даже при плюсовой температуре, если тесная обувь или долго идёшь в мокрых ботинках. Тут, как выяснилось, и отмашка не очень спасает. К тому же всё это страшно незаметно: можно, к примеру, до последнего ощущать пальцы и активно действовать ими, а окажется, что уже – до третьей степени недалеко…
Наверх
Глава 8. 9.11.2008: Первый вечер на озере Омот
Вечер был – из доброй походной классики: тёплое зимовье, даже не зимовье, а просторная изба, треск печки, пыхтение здешнего древнего чайника, обсуждение путевых впечатлений; ступишь за порог – звёздная тишина над озером, горами и тайгой; ввалишься обратно, прихватив мороженных чурок, – на столе теплится керосинка, многообещающе дымится кастрюля, ждёт тетрадь...
С почётом вносим с мороза горстку «вкусняшек», совместными стараниями добытых из сосновых и лиственничных дровин. Кидаем на огромную сковороду, с печальным видом позируя перед камерой: «продукты на исходе, приходится пополнять рацион, чем придётся»… Стараемся, чтобы в кадр не попала кастрюля каши и всяческая снедь. Снимаем экзотический «ужин», нахваливая «кириешки» и опуская эпизод с упирающимся Юрой. Что и говорить, это для китайцев такая пища привычна... Хотя она исключительно питательна и даже вкусна: напоминает морской гребешок с ароматом сосны. Но всё равно приходит на ум щемящая сцена из «Короля-льва»: «Акуна матата!..»
Юра, отказавшись от добавки короедов, накладывает себе гречки с тушёнкой, вспоминая, как на одной из гор, голодные до чёртиков, они лазали в кедровый стланик за дровами и обнаружили полузрелые шишки… «С голодухи ели их прямо в стланике, вместе с шелухой, – горькие от смолы», – рассказывает Юра, искоса поглядывая на нас. И мне красочно видится эта картина из первобытных времён: ведь в стланик, по словам Юры, приходилось лазать голышом, чтобы «не изгадить» в смоле дорогую походную одежду.
Вечер проходит в обычных походных занятиях: восстановлении сил, сушке, ремонте и подготовке снаряги, обсуждении дальнейших маршрутов. Юра, которому выпала ходовая пауза, при этом отнюдь не скучает: как радиотехник, он нашёл дело по сердцу. Дело в том, что поблизости, под навесом, стоит брошенная армейская радиостанция военных времён. В целом, конечно, нерабочая. Но… (и тут берёт гордость за нашу старую технику) почти все детали – в исправном состоянии, да к тому же представляют уникальные по надёжности и т.п. экспонаты для радиолюбителей! Юрины восторги для наших с Васей ушей звучат высокой поэзией: не всё понятно, но зато так душевно и красиво!
«Вся моща с антенны сюда прёт, и если лампа не согласована, напряжение здесь задерживается, – видишь, два резистора, – мощные, по 100 ватт!» – приобщает нас Юра к высокому.
– Да, лучше и не надо, – соглашается Юра, колдуя отвёрткой.
– А это что отковырял?
– Да так, кусок керамики… – по нарам катится катушка индуктивности в руку толщиной. – А вот, смотри, какая штука! – оживляется Юра, снова заставляя обернуться. – Это – конденсатор переменной ёмкости! Видишь, тут зазор? Это значит, сюда можно подать здоровенное напряжение, – пару киловольт. Во, механизм!
Подобные дифирамбы ласкали наш слух во все дни пребывания на Омоте, поскольку, по известным причинам, дальше мы двинуться не смогли. В прочем, Юра был этому рад, не смотря на своё колено и обморожение (малость меньше моего). Оптимистично называл всех нас «Бандой калек», выслушивал наши впечатления после возвращения, сравнивая их с январским походом, поддерживал жильё в уютном состоянии. Нам с Васей такое положение дел тоже нравилось: можно было ушатываться от души, зная, что вернёмся «на всё готовенькое». Опять же, было, с кем поделиться похождениями, безжалостно дразня Юру: «Видел бы ты, как там здорово!..» Последнее, в частности, относится к следующему дню, когда мы запланировали подняться на тот самый пик, который давеча так впечатлил своим зубчатым силуэтом на фоне золотого неба. На карте он тоже не имел имени, только отметку: 2047,5. Для меня это вершинка должна была стать первым двухтысячником.
Наверх
Глава 9. 10.11.2008: Пик «Екатерины»
В дневнике осталась запись: «10.11.2008. Сегодня с 7:45 до (18:00) совершено восхождение на вершину 2048 (по GPS – 2050, по карте – 2047,5) м. Решили для себя назвать этот пик, окружённый мощными бастионами утёсов, трёхверхий, в снежной белизне и тёмных срывах, пиком Екатерины».
Далее – тоже беру из дневника, почти дословно.
Вышли с рассветом. Солнце встретили на подъёме (на вчерашнюю вершину 1783).
Обнаружили, что по нашему следу ходила кабарга.
Вместо вчерашних 2 ч. 10 мин. поднялись по пробитой тропе за 1 ч. 40 мин. И двинулись дальше.
Горы были на редкость гостеприимны. Штиль и солнце – третий день! Лёгкий ветер не в счёт. Будто специально для нас здешнее горное племя приоделось в мирное белое сияние, – свой праздничный наряд. А ведь весной этот «наряд» превратится в опаснейшую броню лавин.
Шли осторожно, не приближаясь к надувам (какие надувы!), часто образующим козырьки, стараясь не подрезать возможную лавину. На сложных участках проверялся буквально каждый шаг. Под ногами – снег, плита, мох, стланик. Редко – наст. Встречались очень изящные надувы: закрученные гребни белых волн. Ступишь нечаянно на такой – и «тогось», по выражению Юры. Но это – болваном надо быть.
Вершину сторожили башни скальных бастионов, сложенные красноватым камнем. Красотища! Обед был устроен на плече такой красной скалы, греющей спину, на маленькой площадочке перед огромной панорамой горных хребтов. Подсыхали на солнце после купания в снегах, любовались видами главных здешних вершин: г. Улун и, чуть дальше – г. Омот. Обсуждали первую неудачную попытку взойти по гребню: нарвались на мощное снежное лезвие, в котором не ощущалось ни единого камня. Самое дрянное ощущение: отсутствие почвы, то есть, камня, под ногами. Вообще, на всём извилистом пути по молодой снежной броне ничто так не радовало, как любой выступивший камушек: снежная масса за них цепляется. Хотя особо можно было не беспокоиться: то, что мы видели – только первый панцирь, по которому весной будут скатываться лавины. Ух, что здесь тогда будет!..
Подкрепившись и засняв наш котелок, зависший над горной панорамой, снова двинулись к вершине и на сей раз без особых трудностей взяли её траверзом. Вот она какая: в лоб не возьмёшь, надо найти правильный подход!
На пике нас охватило такое благоговение, что, для сохранения оного на кадре, первые снимки сделали, стоя на коленях (чему также способствовала малая площадь и крутые срывы с вершины). Ещё бы подобающие костюмы – и вышла бы картина «Поклонение эвенкийских жрецов».
Невозможно было не дать такой красивой горе названия (хотя наверняка на какой-нибудь подробной карте оно есть). Правда, вышла заминка: я бы назвал её именем Наталии, но это было бы несправедливо: во-первых, Василий поднялся первым, а во-вторых, хотя он одобрил сию неосторожно высказанную версию, обрывистость и интересная скульптурность не подходили к такой плавной звукописи. (Кстати, как потом оказалось, Наташей уже зовётся та самая гора над озером, 1783 м.) Второй вариант нашёлся сам собой, быстро и даже синхронно, и был признан подходящим во всех отношениях. Вернувшись на исходную позицию горы Наташа, Василий, помимо краткого отчёта о подъёме, надиктовал в камеру следующее: «Мы решили, что для нас эта гора будет называться пиком Екатерины. Радуйтесь, дочки». Может, когда наши Катюшки подрастут, тоже воочию полюбуются на изысканный разворот этой двойной вершины, отличающейся от прочих своими бастионами и замечательной архитектурой.
Наверх
Глава 10. 11.11.2008: Дневка
С утра всерьёз взялись за дрова, наготовив кучу брёвен – охотнику и другим, кто доберётся сюда по крепким зимним морозам, глубоким снегам и не со свежими силами. Далеко искать не пришлось – метрах в ста нашлись сухие, хотя ещё твёрдо стоящие, лиственницы и ёлки. Ещё дальше деревья исчезали. Предположили, что причина их гибели – мощные грунтовые воды. Глубокие провалы и промоины, обнажавшие каменные слои, будто бы подтверждали эту мысль.
Пополнив дровяной запас, занялись «домашними делами»: Юра – радиостанцией, Вася – картой и планами, все вместе – обедом. За обедом возникло великое разнообразие тем: от светодиодов до трансгенов, от последних – к проблеме трансплантации, к политике и 3-й мировой войне, «когда все погибнут», потом… к блаженному Августину с его яблонькой и важности таких вот походов и вообще всяких хороших дел (общения, т.д.), не зацикленных на быте. Замечаю, что такие вот беседы о насущном сами напрашиваются в подобной атмосфере.
После обеда Юра снова делится с нами восторгами по поводу кондовой советской техники, в данном случае – трансформатора. «Это – второпласт, – звучат его прочувствованные комментарии, – а это… Это вообще параллельно ужас!»
«Кажется, это – ферритовые кольца, – переводит Юра. – Во, техника! Здесь радиостанция рассчитана на 30 МГц, можно работать по всему миру!»
Мы впечатляемся возможностями брошенной в глухомани аппаратуры, а Юра продолжает рассказывать об электронике, как Вася рассказывал бы о горах: «Это ведь тоже спорт – построить усилитель или целиком радиостанцию, – там азарт не меньше. Сделать своими руками, чтобы оно работало»! Попутно узнаю давно занимавшую меня вещь: «Вся техника меньше и меньше становится, – платы там и т.д. А вот силовое – что ты не делай, меньше не сделаешь, иначе всё будет гореть и взрываться».
За окнами задувает крепкий ветер. Но Вася, не выносящий бездействия, уходит осматривать окрестности, вскоре возвращаясь с горстью брусники: «Там её куча под снегом, пойдём собирать».
Собрав, сколько позволили окоченевшие пальцы, мы с Васей вернулись в избу. Вечерело, ветер всё злее мёл снег. Так что Юре, ушедшему «в лес по ягоды» вслед за нами, повезло куда меньше.
19:45. Ужин. Испекли оладьищи с изюмом. (Вода, мука, манка, соль, раст. масло, гашёная сода). (Сода нашлась у охотника, гасили лимонным соком). За стенами гудит ветер, но всего -2º. Может повалить снежище. Вспоминаем рассказ охотника, который однажды выбирался отсюда много дней, тропя, сколько хватит сил, и возвращаясь назад.
За царским ужином продолжается обеденная беседа, от похвал оладьям дорастая до проблем веры и культуры в России, во всём мире. Потом – до вопроса сохранения человека – нормального, не мутанта и не зомби. Вспоминаются экспрессивные реплики американских интеллигентов в ихнем нашумевшем фильме «Дух времени»: «Они хотят, чтобы мы разучились думать! Чтобы жили тем, что в ящике!» («Зомби-ящике», по выражению одного из преподавателей университета). Так и эдак перетираем вопрос, сходясь во мнении: да, самое важное – быть человеком. Не так много для этого важнейших идеалов: семья, отечество, кодекс чести…
«Да, но большинству – по барабану, лишь бы забухать», – вставляет Юра. Но ведь и это – можно «сделать», – довести страну до деградации, сливать и сливать всякую дрянь, потом бац – и критическая точка. У «них» есть целый отдел по этому. А идеал «их» мира – правящая кучка и управляемые гомункулусы. Причём управляемые в прямом смысле: с пульта.
Тут уж разговор зарывается до вопроса программирования, создания «новых рабов». Спонтанный анализ выводит на свет смысловую противоположность слова «раб» в расхожем понимании с пониманием хотя бы тысячелетней давности. Так, выражение «раб Божий», принятое на Руси, ставило целью идеал существа, свободного от всяческой «бытовухи», чуткого совестью, знающего и блюдущего истину, то бишь, яркую независимую личность. Современное же понимание рисует обезличенное существо, всецело зацикленное и зависящее от той самой «бытовухи», какие бы виды она ни принимала. А это уже – картина мира, утратившего смысл.
Не удивительно, что такими темпами к ночи мы доходим до смысла смерти (конечно, не в свете суицида, напротив, – ближе к освещению Франкла). От Франкла речь напрямую переходит к концлагерям и смысле жизни обречённого человека…
Разогнавшись до максимальных оборотов и сделав этакую мёртвую петлю от оладий к концлагерям, беседа, как обычно, завершается тормозными парашютами в виде анекдотов и жизненных казусов. Впрочем, тоже не из весёлых. К примеру, насколько хуже было после войны русским ветеранам по сравнению с немецкими военнопленными: за последних стояли международные нормы, а за наших – кажется, только они сами. Так что приходилось выменивать паёк у побеждённого врага… Чего не бывает на свете.
В общем, итогом становится вопрос: как жить? И можно ли жить, если знать при этом, что всё катится в тартарары?
Выходим на ночное озеро остудить мозги и нервы. Гудит ветер. Горит луна. Над озером – серебряный свет и белые облака, летящие с юга из-за гор. Озеро живёт и дышит: в глубочайшей тишине прокатывается его глубокий вздох, – громовой вздох исполинского существа. После этого стоять на льду не очень уютно. К тому же под ботинками проскальзывает тонкая трещинка. Не спеша возвращаемся на берег, но сохраняем для себя эту своенравную красоту.
Возможно, благодаря нашему озеру, к отбою беседа возвращается в нормальное походное русло. Звучат альпинистские истории, в том числе – трагичные. Как, поднимаясь с нижней страховкой и сделав слишком большое расстояние между клиньями, разбилась очень сильная альпинистка. («Пролетела всего 7 метров, неудачно ударилась о полочку, и остальное было безразлично»). Как другой альпинист, чудом уцелев, пришёл на базу, бросил всю снарягу (кто понимает – оценит), сказал: «Берите кому надо». И завязал, хотя занимался всю жизнь. Как «все висели на последних трёх жгутах», когда верёвку перебило камнями. Но мы – не альпинисты, а просто туристы. В чём-то это сложнее: альпинист приходит на базу, бросает всё лишнее и налегке ходит по разным маршрутам, а турист постоянно всё тащит на себе. Хотя приходит забавная мысль, что мы сейчас похожи на первых: живём в избе, прокладываем маршруты. Значит, у нас туризм с элементами альпинизма. «А ещё туризм с элементами альпинизма – это когда тащишь всё железо, а сам не лазишь, – добавляет Юра. – Это так Маринка у нас. Она очень возмущалась: все рюкзаки легчают, а её – нет».
Напоследок вникаю в преимущества снежной пещеры над палаткой (гораздо теплее, только рыть часа четыре), в нюансы хождения по ледникам (с кошками и ледорубами). Юра рассказывает, как на солнце по леднику идёт вода. Нам такое не грозит: здешние горы пониже, да и снег ещё не должен слишком окрепнуть, даже на вершинах. Завтра увидим, ведь завтра – восхождение на Улун.
 |
 |
Наверх
Глава 11. 12.11.2008: Улун 2221
С вечера договорились встать в 5:30, чтобы выйти не позже 7:00. По причине вчерашних разговоров «за жизнь», проспали лишний час, но стартовали по плану, хотя и пришлось пожертвовать завтраком. По темну миновали озеро; свернув направо, лесом обогнули сопку и двинулись вверх по ключу. Лес – в основном лиственница, а также берёза, ёлка. Главные препятствия: опасный пустолёд, глубокий снег с валунами в распадке и глубокий снег со стлаником наверху. Как и весь предыдущий путь, очень помогал посох.
Ноги подмерзали, хотя было всего -12°. Отмашка разогревала безотказно. Когда по крутому склону выползли из леса на ледниковую подушку (камень, собранный ледником), позади засветился пик Екатерины. И становился всё красивее – чем выше всходило скрытое Улуном солнце.
Пространство до горы было ровным – почти как площадь, только с низкими пологими буграми, идти – всего ничего. Но мы часто тонули в снегу, что особенно здорово получалось между этих бугров, поэтому за 4 часа добрались только до подножья. Здесь, укрывшись от ветра под низкой скалой, сделали привал с чаем и сухпайком (курага, орех, шоколад). Вырытый в снегу «диван» оказался очень уютным по причине обилия мха и прочей красоты тундрового ковра.
Сразу после лёгкого завтрака – восхождение: 3 часа усиленной работы ногами. Позади всё более уходила вниз снежная морена, отнявшая у нас столько времени и сил. Отсюда она выглядела точь-в-точь как пуховая перина: ни единой несглаженной линии, мягкие округлые волны, в которые хочется нырнуть с энтакой высоты. Но мало ли чего хочется.
Чуть не забыл! – весь путь до подножья ровно над острым пиком Улуна светилось солнечное гало, выглядевшее как радуга – светлая, но прекрасно заметная. Потом оно преобразовалось в другое световое явление: переливчатое перламутровое облако, осенившее вершину. В жизни такого не видал, разве что на рисунке перламутровых облаков в школьном учебнике географии.
Выходим на гребень, делая короткие остановки для обзора великолепия горной страны (пока движешься, всё время смотришь под ноги).
Здесь наст окреп и продолжал крепчать с набором высоты, становясь абсолютно непробиваемым даже для острого конца посоха. Поэтому Васе всё чаще приходилось делать нарубки своими новыми альпинистскими ботинками, иначе моим полустёртым просто не за что было цепляться, а скатываться обратно с этой недетской горки ой как не хотелось.
Взошли в 14:10, спустя 7 часов 10 минут после старта. С верхушки маленького триангулятора смеялся керамический Будда. Наверное, так обрадовался, добравшись до вершины, что этого ему хватило на всю жизнь. Думаю, мы радовались не меньше.
Оглядели мир. Относительное безветрие. Ослепительное великолепие. Бесчисленные горы: гряды белых зубцов, остро очерченных каждой гранью под ярким солнцем. Резким контрастом на их фоне выделялись ближние бастионы чёрных зубчатых скал, образующих двойную крепостную стену.
Спустившись метра на 3, роем площадку в снежном склоне; схоронившись от ветра, натягиваем пуховки и чуни и берёмся за готовку обеда (на газовой горелке). Подкрепиться следует основательно: сил потрачено изрядно, а ещё возвращаться. Поэтому не жалеем времени, благо, условия по-прежнему сказочные: несильный (для гор) ветер, солнце, мороз – всего 22°С.
Используя по максимуму столь чудное стечение обстоятельств, проводим на вершине не пару минут, как, скажем, в условиях пурги, а целых два с половиной часа. Вот оно – счастье туриста! Ведь всё это время можно было ежесекундно восхищаться необозримыми далями, сиянием и изяществом гребней, взлётов и пиков, – этой уже почти неземной красотой.
Около 16:30, после долгой съёмки на вершине, двигаем назад, с почётом возложив к триангулятору разбитую гитару. Она заслужила такое вознесение.
Перед спуском с гребня нас застал закат. Этот горный закат, грандиозный как по широте, так и по красоте, надолго задержал нас, как ни спешили.
Ещё больше задержались перед спуском на гребень, между двумя вершинками Улуна, где нам предстала совсем уж космическая картина: в полумесяце снежной рамы, рельефной от жёстких изящных надувов, – чёрные башни скал соседнего хребта, а за этими чёрными зубцами – нереальная горная белизна, над которой – синяя высь с перьями облаков и диском луны. И всё это – в вечернем свете, меняющем привычные краски на фантастическую палитру.
Таким образом, вернулись мы только после 20:00, затратив на весь путь чуть более 13 ч., из которых 11 – ходовых. Самым удобным был спуск: по ровному рыхлому снежному склону здорово получалось скатываться, действительно, как с детской горки. Правда, разок попался камень, хотя ехал я прямо за Васей. Вот что значит быть тяжелее на 10 кг… Сразу пришла на ум традиция посвящения в альпинисты: горным ботинком по тому самому месту, которое напоминало о скоростном спуске с Улуна до самого Владивостока.
Когда, изрядно ушатавшиеся, мы шлёпали назад по верховой воде озера, стало тоскливо от мысли, что в последний раз ждёт нас изба на берегу Омота.
Вот и свет керосинки в её окнах, – настоящая «неугасимая лампада», поскольку питается керосинка из авиационной цистерны, много лет назад брошенной военными. Привычно вваливаемся, обив килограммы льда с ног, развешиваем над печкой ботинки и т.д. Юра, третий день ковыряющий блок радиостанции, сохранил наши несъеденные утром оладьи и позаботился о горячей гречке с тушёнкой, которой грозит скорое и полное уничтожение. Потягивая чай с мёдом и лимоном, оцениваем пройденные маршруты. Гораздо меньше, чем намечено, но что поделаешь. Кто-то шутит, что, если получилось взойти на двухтысячник со второй степенью обморожения, то в нормальном состоянии возьмёшь как минимум четырёхтысячник. А если с третьей … но это уже чёрный юмор. Нам и без того во многом повезло: в прошлом году гора встретила Васю с Юрой ледяным шквалом и очень слабой видимостью, скрыв все красоты, которыми щедро одарила сегодня. А ещё, если бы снег на склонах успел взяться таким же непробиваемым настом, как наверху, без кошек и богомолов делать там было бы нечего: сразу улетишь.
В честь удачного восхождения допиваем остатки коньяка. Итого – 0,5 л на троих за 7 дней. Ну да, знаем мы этих туристов – такие алкоголики…
Юра рассказал, что озеро весь день грохало, шумело, вздыхало и булькало. Чувствует, наверно, что завтра мы его покинем: пора домой.
Перед сном набираюсь сил, чтобы продолжить хронику похода. Арсеньев был абсолютно прав: не запиши впечатления сразу – назавтра они выцветут и захлестнутся новым днём. Сверяю дату и хватаюсь за голову: ведь сегодня – День рождения моей Наташи. Надо же: чуть не оставил без подарка. Зато теперь есть возможность подарить самую высокую из здешних гор – во всём сегодняшнем великолепии.
Наверх
Глава 12. 13.11.2008: Обратный путь
Следующий день был отмечен рекордным маршрутом: 3 ходовых часа.
Наведя порядок в домике охотника, позавтракав жидкой манкой с изюмом и грецким орехом, оставив традиционную записку, дрова и кучу лишних продуктов(!), в 11:15 двинули домой.
Провожала нас всё та же чудесная погода: солнце, тишина, ясность. С утра – привычные 20º мороза.
И вот на той же самой злополучной переправе вблизи слияния Герби с Имку Юра мощно провалился под лёд. Оказалось, пока мы лазали по горам, река успела хорошо подмёрзнуть, и там, где раньше были хотя бы видны валуны, то теперь вместо этих мостов ниндзя грудились сплошные ледяные кружева, на мой взгляд, проходимые только для упомянутых умельцев снижать массу тела и прыгать на многие метры. Всё это здорово бы сейчас пригодилось... Наблюдая, как Вася скачет там по ледяной пене переката, каскадами срывающегося в довольно глубокую открытую заводь, я готов был заподозрить его в принадлежности к оному клану.
Рассудив, что брод лучше полного купания, я решительно разулся, но Василий успел вернуться и убедил пройти его дорогой. И мы действительно прошли по месиву льда и воды, возможно потому, что Вася в два счёта снизил мою массу килограмм на тридцать. Без всякой мистики и йоги: просто забрал рюкзак.
Учитывая состояние Юры, на сей раз экспериментировать с заморозкой не стали. Мне в прошлый раз хватило около четырёх часов при -15ºС с активной ходьбой, двумя сменами носков и отмашкой, чтобы, не смотря на все меры, пальцы стали деревяшками. Так что теперь рванули к знакомому зимовью. Только сердце моё ёкнуло при весёлом Васином кличе: «А пойдёмте коротким путём!»
Никогда не верьте походникам, пытающимся заманить вас на короткий путь. Когда мы всё-таки пробились зимовью, меня лично удивляли две вещи: количество буреломов, в которых мы сразу увязли и то, что их получилось-таки перелезть и найти спрятанную в чаще избушку. У самой цели пришла мысль, что могли бы не блуждать, а просто включить GPS. Ну да, наугад ведь интереснее.
Оставив в зимовье Юру, у которого вдобавок опять разболелось колено, мы успели свалить сухую ёлку, притащить, потом, уже втроём, порезать на чурки, наколоть, а тут и стемнело.
Сварили рис с сайрой. Пили чай с последним мёдом. Чай не простой: решились отведать охотничьей заварки – багульника, устилающего здесь всё вокруг. (Не путать с рододендроном). Говорят, хорошо от простуды… И тут началось…
Я не знаю, какова доля вины багульника в том состоянии, в котором мы оказались, но за весь прежний путь что-то не замечалось столь бурной фантазии на сомнительные темы. Катализатором бурнотекущего процесса с выделением опасного количества смеха стали свежие лапки кабарги, хотя могло оказаться что угодно. Восстановленный результат реакции я бы выделил в отдельную подглаву…
Внимание! Сюжет для мистического блокбастера:
«КАБАРГА»
Пролог:
Священное животное Кабарга было культовым у племён эвенков. Жила в лесах царевна-Кабарга, убийство которой ведёт к страшному проклятию. Её-то лапки и оказались в зимовье.
Завязка:
13-го ноября(!) на зимовье выходит группа туристов. Роковое стечение обстоятельств: один из них промочил ноги. Это начало действовать проклятье!
Далее – нагнетание обстановки: в пайке туристов оказываются конфеты «Шоко-Лапки» (так оно и было). Это – последнее зловещее предупреждение. Но туристы не внемлют, оставаясь на ночь со зловещими Лапками. А ночью…
Ночью Лапки берут туристов в оборот: кого-то убивают, за счёт чего оживают прочие части, и всё это гонится за оставшимися в живых. Этакий расчленённый монстр без головы (чтобы срастись, ему нужно ещё крови!) Бедные туристы не ведают, что сквозь снега и буреломы они бегут к своей гибели: вглубь тайги к потаённому озеру, к Заброшенному Дому.
И вот – кульминация: в Заброшенном Доме их поджидает жуткая Голова Кабарги. Со стеклянными глазами. И болотными сапогами. Своими клыками она убивает всех, страшно вырастая за счёт мёртвых тел, после чего устремляется к поселениям людей.
Там происходит развёртывание масштабных событий: война с монстром. Вертолёты, бронетехника, монстр побеждён. А из группы выживает героиня с третьим размером бюста. Конец первой части.
Вторая часть: от монстра остаётся одно копытце. Оно размножается, почкуется, человечество мутирует, Кабарга завоёвывает Землю. Ужасы, Армагеддон. Все погибают, но выживает героиня с третьим размером бюста. Конец второй части.
Третья часть: оставшиеся в бункерах люди начинают войну за освобождение планеты от страшных Лапок Кабарги…
Сочиняя, катимся со смеху – не от сюжета, конечно, а от его нелепости. А ведь именно так клепаются все великобюджетные сериалы, нужно лишь иметь изощрённый… извиняюсь, извращённый ум и деньги. Какой-нибудь такой извращенец, попади в наше зимовье, живо состряпал бы сюжет, да ещё издал книгу с историей «создания культового фильма». А мы здесь просто ужинаем и ночуем, сделав вывод, что всё вышеизложенное и подобное ему – только грязь на поверхности ноосферы. Ну правда, написал бы какой-нибудь новый Сервантес что-нибудь вроде «Дон Кихота», – гениальной пародии на мусор доведённых до абсурда рыцарских романов...
В итоге посвящаем вечер беседам о культуре: истинной и ложной. В частности, о песнях. Достойных имён оказывается не так много: Цой (имя которого увековечено в Баджальских горах), Шевчук, Розенбаум, Кинчев, Гребенщиков и им подобные. Правда, с оговоркой о «дурацких памятных сборниках», как, например, «Неизданные песни Кино». Сам автор никогда бы такого не выпустил, а они – выискивают и выкладывают, «на туфте делая деньги».
Назавтра планируем выйти к станции Герби за 14 ходовых часов, с 8:00 до 22:00, оставляя час в запасе. Ради этого броска отказываемся от горы высотой 1800 с чем-то метров, хотя до неё – рукой подать. Не узнаю Василия, первым подавшего голос «против».
Засыпаю, созерцая над собой брёвна, толстый мох, беличий хвост, заячьи и кабарожьи лапки. Сухая ёлка горит жарко, поэтому ночью открываем дверь. Лунный свет белеет сквозь низенький проём. Всё спокойно, красиво и никаких монстров.
Наверх
Глава 13. Миссия невыполнима (14.11.2008)
Ранним утром получше укладываем рюкзаки, надеясь, что это – в последний раз. Варится пшеничная каша. На стене замечаю записку охотника: «Был медведь, но аккуратно». Сравниваю с другой, с Омота: «Были туристы, насвинячили и напакостили». Терпеть не могу туристов.
Надо бы умыться. Пожалуйста: за дверью – криоционная сауна. Умываемся, т.е. обтираемся снегом от лица до пояса. Крик звучит в тишине тайги долгим эхом. И крик у каждого особенный.
Глоток шиповникового эликсира из термоса, завтрак, выход. Тайга, буреломы, протоки, и – вот оно, широкое русло Герби, родные валуны под снегом… Богатые гроздья рябины на одном из привалов, которые собираем, взобравшись друг другу на плечи… Очень необычная сопка по левую руку – вся в башнях скальных зубцов (на пути к Омоту не видели их из-за снегопада). Облако с радужным гребнем над ней. И всё небо позади, над Баджалом – в сиянии облаков, точно горы дарят на прощание отсвет своей красоты…
Быстрый обед в первом зимовье на берегу, последняя передышка перед решающим броском. Опять пользуемся охотничьим запасом дров, но с чистой совестью: На Омоте и на Имку наготовили топлива как следует. Выясняется, что в спешке Юра оставил на Имку мембранные стельки новых ботинок, а я – прибережённый на последний день шматок сала. Жалко сальца…
К вечеру уже рвём когти по заснеженной лесной дороге, забыв про всякую экономию сил. Через каждые 50 минут марш-броска, падая на рюкзаки, возмущаемся данными GPS (не более 3 км за такой рывок) и школьными задачками, где «мальчики шли по лесу со скоростью 5 км/ч, а девочки – 4 км/ч»… Это был спецназ! Ну, а мы, уже в глубокой темноте, после очередного броска, теряем Юру. До станции – каких-то 8 км! 2 – 3 перегона!
Отдышавшись, решаем, что товарища надо искать (хотя дорога прямая, куда бы ему деться?), ждём ещё, для согрева собирая сушняк, и, наконец, Вася уходит во тьму, я занимаюсь костром и чаем.
Когда Вася вернулся с Юриным рюкзаком, стало ясно, что сегодня мы никуда не едем. Вася принимает смену у костра, а я отправляюсь за Юрой, который, по Васиным словам, лежит в 10-ти минутах ходьбы. По пути смиряюсь с задержкой, которая начинает обретать положительный смысл: будет время привести себя в порядок перед завтрашним поездом, а не вламываться в вагон в пару и в мыле. Успеем осмотреть посёлок, может, повезёт полакомиться здешней рыбкой… Словом, когда в луче налобника замаячил жёлтый спальник Юры, ситуация рисовалась в лучших красках, тем более что день в запасе имелся.
Рябиновый чай из термоса вернул павшего к жизни, и по пути к костру он поведал, как кончились силы и он должен был принять любые меры, чтобы, упав, попросту не замёрзнуть. То есть, как я перед Омотом. Вдобавок, снятые ботинки сразу смёрзлись, и одеть их стало невозможно. Здесь в который раз выручили китайские чуни с пуховыми носками (бывшие у нас одни на троих).
Но всё хорошо, что хорошо кончается. После очень долгого чаепития, в последний раз заночевали мы в палатке на обочине таёжной дороги, выставив трёхметровую треногу с отражателем из ножовки и миски – для возможной машины из посёлка. Засыпая, я лелеял большую надежду на плодотворность завтрашнего дня.
Наверх
Глава 14. 15.11.2008: Гостеприимство
Машина действительно прошумела на рассвете, аккуратно обогнув наш знак. Но спешить было некуда, и, едва поведя ухом, спали ещё долго, до полного восстановления сил, истраченных за вчерашний «псих-поход». На завтрак были доедены последние продукты, что уже почти не волновало. Обсушившись, подтянули рюкзаки и часа через три облюбовали полянку над высоким берегом реки вблизи железнодорожного моста через Герби. Поручив Юре костёр и чай, налегке двинулись к посёлку, до которого осталось смешное расстояние – около 2-х км.
А спустя часа два вернулись за Юрой на старом военном «ГАЗе» с жаркой печкой в крытом кузове.
Наше знакомство с Орловым Евгением Павловичем, хозяином «ГАЗа», которого все здесь величают местным МЧС (за то, что тягает машины из реки), произошло сразу на входе в посёлок, где мы остановились заснять здание вокзала. Из кабины одинокого грузовика выглянул мужик и добродушно спросил: «Вы шпионы или туристы?» Когда оказалось, что туристы, прозвучал второй вопрос: «Рыбки не желаете?» Переглядываемся, удивляясь удаче: «А у Вас много?»
В доме Евгения с порога навеяло ощущение детства: в прихожей – картина со снежной тайгой, выписанная кропотливо и с любовью, да ещё в самодельной деревянной раме, да ещё увешенная гроздьями сушёной рябины, за которой спрятался нарисованный олень. Птица на кухонном подносе – тоже живой работы: чудно прописанный хохлатик. К холодильнику магнитами крепятся детские рисунки. Сами дети играют во дворе за окном, пока их не зовут домой. С ними прибегают 2 белых кота!
Тёплая обстановка дома идеально соответствует хозяину. Мне всё в нём по душе, начиная с внешности: кучерявый, добродушный, всё сразу и тонко понимающий, с большим жизненным опытом, сквозящим в словах, умеющий гармонично совместить самую радушную заботу и предупредительность с хозяйственным долгом, то есть заработком.
«Рыбки» оказалось много: целая коптилка. Да какой! Здоровенная кета, после бочкового соления без всякой химии выдержанная на ольховых дровах! И вот, притащив в сени пару палок с рыбой, мы сидим в уютной кухоньке за столом, на который без вопросов подаётся горячий борщ(!) и розовый ломоть той самой рыбы, которую поглощаем уже под второе блюдо, с жареной картохой. После картохи – домашние булочки с чаем. Совесть всё ощутимей напоминает о Юре, кипятящем нам чаёк на заснеженном берегу… Едва заслышав о «третьем», хозяин убегает заводить машину и зажигать печку, сетуя, что не забрал всех сразу.
Жалко было Юрин чай: что смогли, выпили и слили в термос, остальное – в сугроб. В прочем, в глазах Дерсу Узалы это можно было бы расценить как благодарность здешней земле.
Вновь следует угощение, за которым мы уже больше предаёмся общению. Беседа с Евгением – на редкость живая и яркая. Его восхищение красотой здешних гор оказалось больше Васиного, что вообще трудно представить. Отношение ко всяким явлениям жизни – сердечное, вдобавок – широкий кругозор, и во всём – радушие, по причине которого хозяин напоминал какого-то сказочного героя. Мне лично вспомнился лесной хозяин Том Бомбадил из «Властелина колец». (Ни в одной из экранизаций этого важнейшего персонажа Толкиена нет).
Супруга Евгения пригласила нас в гостиную, принесла медицинскую энциклопедию. Однако практически ничего из обширной статьи про обморожения не годилось для реальных условий, в том числе сомнительный рассказик про альпинистов. Так что самыми ценными в этом плане остались Юрины выкладки.
Гостили весь день, чувствуя себя как дома. Из рассказов Евгения много узнали о здешнем крае, к примеру, почему в тайге сплошные буреломы: оказалось, весеннее половодье здесь может захлёстывать огромные площади леса. Увидели (на фотографиях) неописуемую красоту летних гор, потрясающее их многоцветье. Меня же особенно заинтересовало тутошнее земельное хозяйство, ведь почвы-то всего ничего, а на столе – отличные соления. Выходило, главное – хозяйственная рука: навозив на грядки болотного мха, Евгений получил отличный урожай, причём почти всё – с открытого грунта.
Трагично в этом плане вышло с местными эвенками: никто из мужской части населения так и не поднял хозяйство, не говоря о семье, и в основном – по причине губительной слабости на всё «расслабляющее», – ту же водку. Все спились, никто не женился. В итоге – растворились… Женщинам повезло больше: многие вышли за русских. Молодёжи тогда было много: в 70-х здесь строился БАМ. Кстати, Орлов приехал сюда именно по этой причине в 1977 г., приложив руку к возведению того самого моста над Герби. (Он прямо засветился, когда мы поинтересовались памятным камнем, установленном на берегу).
Так завершался наш поход. Юра стал героем дня: кабы он не отстал, всё вышло бы иначе и однозначно хуже, без такого тёплого, яркого и плодотворного конца. Надо же было так удачно выбиться из сил!
Вечер у меня прошёл в окружении детских альбомов, карандашей, и, конечно, их владельцев. На рисунках нередко встречались горы. Посвятив немало времени совместному творчеству, оставалось быстро собраться и спешить на вокзал.
Поезд ожидали с комфортом: в кунге «ГАЗа», у пышущей жаром печки, в компании Евгения. Кромка кузова, как трап корабля, вплотную упиралась в кромку высокого перрона, что было очень кстати: рыбы набрали под 50 кг (скромно начав с пары штук), почти на всю оставшуюся наличность. И рыбка того стоила!
Хозяин всё не уставал расписывать красоту реки Баджал, бегущей в горном каньоне, приглашать в гости на осенний ход рыбы. «А ведь вы вовремя вышли из тайги, – сказал он напоследок. – На завтра обещали снежный буран. Три дня назад в соседнем посёлке такой прошёл, – снежищи навалило, крыши срывало, а у нас – ничего. Тут всегда так».
Усваивая услышанное, в который раз удивляемся удаче. Гудит поезд, и мы прямо от печки переходим в вагон, Евгений помогает с погрузкой, как раз успеваем за 2 минуты стоянки.
За окном, скрывая уплывающий перрон, всё гуще валит снег…
Наверх
Глава 15. 16.11.2008: Итоги
Никогда бы не подумал, что та самая песенка, мозолящая уши на пути «Комсомольск – Герби», к возвращению обрастёт для нас таким огромным смыслом: «…Почему же, почему же дождик капает по лужам, я иду по этим лужам… Думал я, что всё пустяк, оказалось всё не так, оказалось всё не так, это вовсе не пустяк»… С каким чувством внимали мы теперь этим вещим словам! «Да, вовсе не пустяк… по лужам… при минус двадцати…», – заключает Юра, пытаясь удержать эмоции. Но не получается, – уж очень актуальна тема. И две наших соседки косятся на троих попутчиков, не понимая, что же смешного в такой печальной песне…
Возвращение – живое продолжение похода. Вот где можно взглянуть на него целиком, в том числе прогнав от начала до конца видеозапись и фотосъёмку, вычертив кривые на карте. Конечно, с первого дня выбились из плана, не предусматривавшего реальный уровень снега и прочие нюансы, конечно, нет речи о какой-нибудь категории. Но всё же интересно, как бы оценил наш путь Инструктор. Сквозь снежные заверти он виделся там, за ночными пространствами тайги, белеющей под снеговыми тучами, упирающимися в Баджальские хребты. Примостившись на пике горы под всё ещё звёздным небом, подстраивал найденную у триангулятора гитару, – целёхонькую, радостно звенящую от ударов ветра, в «сладких муках тонкой настройки» переживающую воскрешение забытой гармонии. Когда же гармония достигла совершенства, в снежные вихри вплелась Песня. Без труда догнала поезд, и тогда стало безразлично, что там талдычит в динамике. Да и всю мировую какофонию легко смахнули бы эти слова и это пение струн. Наверняка, каждому, кого достигает настоящая Песня, слышится своё. Мне вот вспомнился Максимилиан Волошин, что неудивительно, – на носу диплом по его творчеству:
Сквозь сеть алмазную зазеленел восток.
Вдаль по земле таинственной и строгой
Лучатся тысячи тропинок и дорог.
О, если б нам пройти чрез мир одной дорогой!
Всё видеть, всё понять, всё знать, всё пережить,
Все формы, все цвета вобрать в себя глазами,
Пройти по всей земле горящими ступнями,
Всё воспринять – и снова воплотить!
(1904).
Последние часы до Владивостока, будто желая осуществить оные строки, мы прикидываем, где бы хотели побывать ещё, в том числе с подрастающим поколением. В итоге, вместо единственной фразы «пойдём на Баджал» после Облачной, вырисовывается целая рукописная страница:
1) Буреинский хребет.
2) Танкайский хребет (край горных водопадов).
3) Дусэ-Алинь.
4) Яма-Алинь.
5) Становой хребет.
6) Эзоп.
7) Кодар.
8) Баргузинский хребет.
9) Алтай.
10) Саяны.
11) Камчатка.
12) Сунтар-Хаян.
13) Хребет Черского.
14) Плато Путарана.
15) Фанские горы (Визборовские места).
Конечно, всё это требует немалых сил. Но, ещё в зимовье на Имку, вспоминая чьи-то сетования по поводу дороговизны новых виртуальных игрушек, мы перетёрли эту тему со следующим выводом: чем за кровные тыщи валиться в оную рукотворную призрачность, лучше уж учиться общаться с нерукотворной реальностью. Отдыхаешь так в избёнке после дневного марш-броска, «кругом – пятьсот», снега и морозы, а у тебя есть сухари, горячая печка и сухие ботинки. И такое счастье!.. А вернувшись в город, замечаешь, что он как-то уменьшился в масштабах – со всеми своими проблемами, не говоря о расстояниях.
Ноябрьский Владивосток, показавшийся тёплым после Баджала, обычно и буднично ждал нас на краешке восточного побережья. С моря, родившись в синих глубинах, подползал новый циклон, из иных глубин полз очередной Глобальный кризис. На этом пасмурном фоне, после короткой дневки, каждого поджидали свои задачи, свой маршрут. А значит, снова – «До после восхожденья, / До будущей горы».
