Ойкумена. Регионоведческие исследования Ойкумена. Регионоведческие исследования Ойкумена. Регионоведческие исследования Ойкумена. Регионоведческие исследования
На главную
Анонс
Последний номер
Архив журнала
Авторам
Редакция журнала
Проекты и дискуссии
Библиотека
Популярное краеведение
Регионоведческие ресурсы
Карта сайта
Напишите нам письмо
Каталог сайтов Arahus.com
Яндекс цитирования
Вернуться в номер
Back to issue
Этнополитическая ситуация на Дальнем Востоке России: некоторые проблемы и перспективы

Кузнецов А. М.

Это ознакомительная текстовая версия,
полный вариант статьи в формате pdf
Вы можете скачать по этой ссылке

1. Что предлагается обсуждать? Поставленная тема включает три основных аспекта анализа: собственно этнический, его включённость в определённые политические обстоятельства и региональный вариант их репрезентации (реализация на конкретной территории). В соответствии со сложившейся методологической практикой мы должны принять какие­то концепты и величины за известные (постоянные) единицы анализа и на их основе рассматривать то, что признаём мало изученным или во­обще неисследованным. Правда, следует сразу оговориться, что очень часто сугубо искусственная процедура принятия подобных оснований несёт в себе опасность приписывания им подобного статуса как обуслов­ленного их реальным состоянием. В нашем конкретном случае можно более или менее полагать достаточную определённость термина Даль­ний Восток России. Однако, вновь появляющиеся попытки его обоснова­ния, дебаты вокруг Тихоокеанской России, создание такого нового обра­зования как Дальневосточный федеральный округ (ДФО) или принятие государственных Программ развития, объединяющих Дальний Восток с Забайкальем и другими регионами страны, показывают – и здесь не всё ещё так однозначно [2; 30]. Поэтому в данной работе интересующий нас регион иногда будет рассматриваться в традиционном географическом понимании – без Республики Саха (Якутия). Но, если возникает такая необходимость, он будет расширен до границ Дальневосточного феде­рального округа.

Достаточно хорошо зафиксированными можно считать два интере­сующих нас измерения нашего округа – территориальное и демографи­ческое. Позволю себе напомнить, что, площадь ДФО составляет 6215,9 тыс. кв. км. (36,4% территории всей страны). В то же время численность населения округа, согласно официальным данным, составила на момент фиксации 6291 тыс. человек (4,9% населения страны). Для разного рода оценок следует также учитывать ещё более существенный дисбаланс между размером территории Якутии (3103,2 тыс. кв.км.) и количеством её населения (958,3 тыс. чел.) [7; 13]. Ещё раз приходится повторить, что масштабность территории и сравнительно слабая её заселённость во многом определяли и определяют ситуацию и региона, и всего округа. Не случайно, из 40 утверждённых в стране коренных малочисленных народов почти половина (19) приходится на ДФО: алеуты, алюторцы, ительмены, камчадалы, кереки, коряки, нанайцы, негидальцы, нивхи, ороки (ульта), орочи, тазы, удэгейцы, ульчи, чукчи, эвенки, эвены, эски­мосы, юкагиры [26]. Ещё одно слишком хорошо известное обстоятель­ство, которое, тем не менее, приходится ещё раз озвучить заключается в отрицательной демографической динамике региона. С 1970 по 1989 г. численность населения Дальнего Востока (т.е. без Якутии) возрастала с 5100 тыс. чел. до 8057 тыс. чел. Последующие же двадцать лет привели к современной картине [6; 20; 33, с..96; 50].

Впрочем, и по рассматриваемому поводу существуют альтернатив­ные точки зрения, которые положительно оценивают эти тенденции в демографии региона поскольку: «Сегодняшняя Сибирь (сюда, конечно, попадает и большая часть Дальнего Востока – А.К.) – олицетворение экономического наследия ГУЛАГа и советского планирования …Треть населения страдает от дополнительных трудностей, связанных с про­живанием и работой в чрезвычайно суровых климатических условиях. Каждый десятый живёт и работает в холодных крупных городах Сиби­ри – местах, где средняя январская температура колеблется в амплитуде от -15° до -45° С… Прежняя система централизованного планирования привела к тому, что Россия в большей степени обременена проблемами и расходами, связанными с размерами её территории и холодом, чем любые другие крупные государства, и в том числе расположенные в се­верных широтах – Канада, США или скандинавские страны» [43, с. 13]. Поэтому авторы, руководствующиеся, бесспорно, самыми благими на­мерениями предложили срочно переселить население столь неблагопо­лучных территорий в более приемлемую для жизни европейскую часть России. Поскольку по критериям данных авторов даже Хабаровск явно не подходит для нормальной жизни, делаем выводы…

Но, если об указанных обстоятельствах не высказался только лени­вый, то другие характерные черты и особенности формирования и соста­ва населения региона гораздо реже принимается во внимание и специа­листами и широкой общественностью. Следует учитывать изначальную малочисленность коренного населения региона и сравнительно позднее российское освоение его наиболее населённой южной части. Свою роль в последующих событиях сыграл происходивший наряду с притоком посто­янный отток части населения региона, вызвавшие здесь возникновение явления, получившего определение «проточной культуры». В резуль­тате даже формирование доминирующего локального сообщества ока­залось здесь не полностью завершённым [9]. В силу этой и ряда других причин регион остаётся полиэтничным по составу населения с низким уровнем консолидации отдельных его групп. Поэтому вывод американ­ских специалистов о том, что «регионы Дальнего Востока России явля­ются в основном славянскими, поэтому здесь нет стимула для развития этнического сепаратизма, в своё время приведшего к распаду Советского Союза» – представляется не вполне корректным [53, p..48].

Однако выяснение этнического состава населения Дальневосточ­ного округа оказывается гораздо более сложной проблемой, в сравнении с демографическими его обстоятельствами. В большинстве региональ­ных публикаций можно встретить констатацию многонационального состава населения Дальнего Востока. Распространены также утверж­дения о проживании в регионе большого числа национальностей [17]. А известный специалист утверждает: «В Хабаровском крае проживает около 20 тысяч коренных малочисленных народов, в Амурской области – 1400[35]. Конечно, здесь налицо явная нелепица, скорее всего, меха­ническая ошибка, но и она очень показательна для ситуации с опреде­лением сущности этнического феномена. Ведь подобные национально­народные формулировки провоцируют закономерный вопрос, а причём тут собственно этническая составляющая? Близкий к интересующему нас термин всё же можно найти в некоторых официальных документах, например: «на территории Приморского края признаются и гарантиру­ются неотъемлемые права проживающих в нём народов, малочисленных этнических общностей на сохранение самобытности, культуры, языка, обычаев и традиций» [36]. Следовательно, этнические общности – это те же коренные малочисленные народы? Но уже в другом случае при обсуждении вопросов этнокультурного взаимодействия речь ведётся уже только об отношениях с китайцами, американцами и некоторыми другими иностранцами [8].

Все эти термины собирает вместе другой документ, на этот раз ав­торитетной общественной организации Ассамблея народов России. С одной стороны, это обращение пытается убедить нас: «Этнический фак­тор – это не миф, а суть нашей социальности, духовности и даже госу­дарственности. Он автоматически превращается в фактор этнополити­ческий, националистический, взрывоопасный, если пренебрегать им. А на его перевод в постконфликтное, эволюционное русло нужны десяти­летия» [22]. Но затем и его авторы почему-то предпочли обсуждать более привычный для нас термин: «Нации являются коллективными формами существования людей в самобытных, историко-культурных формах общ­ности. Это свойственно для человеческого сообщества в целом… Поэтому мы рассматриваем многонациональность России как наше важное исто­рическое достижение, а не недостаток, как твердят противники сохране­ния национальных особенностей народов». Но не стоит торопиться ото­ждествлять этносы с нациями. Далее было сделано важное заявление: «Нации-этносы – это исторические общности с самобытным социаль­ным и культурным опытом развития и сотрудничества. Они пред­ставляют собой не автономные образования, а столетиями являются составными частями единой социальной, духовной и государственной общности России... Важно учитывать, что нации в России составляют многонациональность, а многонациональность пронизывает жизнь каждой российской национальности. Именно это и определяет осново­полагающие цели национальной политики» [22]. Поэтому существуют нации и нации.

Представленная в данном документе примечательная дихотомия этнос-нация является очень показательной для предпринимаемых в нашей стране попыток обсуждения этнических проблем. Но, как по­казал известный московский этнополитолог С.В. Соколовский: «… в различных в текстах современного конституционного права России обнаруживается около 20 терминов (начиная со сталинской триады «племя-народность-нация» и заканчивая нечётко определёнными «на­циональными группами», «малочисленными этническими общностями» и «диаспорами») весьма бессистемно употребляемых для обозначения субъектов и объектов (этно)национальной политики» [34, с..14]. Где же в приведённом ряду терминов и слов место собственно этнических об­разований сказать трудно. Приходится констатировать, что, несмотря на некоторое признание термина этнос и его производных его значение не всегда очевидно даже для тех авторов, которые его использует. Причину происходящего ещё раньше отметил другой московский исследователь В.Р. Филиппов. Он справедливо указал, прежде всего, на этатистское содержание концепта нация, которое хорошо отработано в зарубежной, прежде всего, англоязычной литературе, но практически не учитывает­ся у нас [39, с..39-41]. В соответствии с данной трактовкой, нацией мож­но определяться только общность людей на уровне всего государства,т.е. население целой страны (идея гражданской нации). Насколько мнеудалось установить, в мире есть только три страны, признающие много­национальную природу своего населения: Россия, Канада и Китайская Народная Республика. К чему приводит такое допущение можно понять на примере дискуссий, возникших в Китае, в связи с определением ста­туса этнических монголов – почему они могут считаться в Китае частью китайской нации, в то время как в Монголии они остаются монгола­ми? [19, с..166]. Следовательно, заявки на существование на Дальнем Востоке России отдельной нации (наций) могли бы быть приемлемы во времена существования Дальневосточной республики как самостоятель­ного государства. В настоящее время же мы должны твёрдо усвоить, что все общности и группы населения российского Дальнего Востока являются частью общегражданской российской нации, единство кото­рой обусловлено фактом существования государства Российская Фе­дерация. К собственно этнизированным образованиям, как полагают многие зарубежные специалисты, должны относиться, в первую очередь общности, известные как «аборигенное население» или «коренные мало­численные народы». Такой вывод представляется тем более правомер­ным, что именно эта часть населения традиционно является объектом науки – этнографии.

2. «Коренные малочисленные народы» Дальнего Востока и некото­рые проблемы «этнокультурных общностей». В последнее время общ­ности, определяемые подобным образом, вообще получили особое место в мире и в нашей стране. Их права защищает такой влиятельный орган как Организация Объединённых Наций [11] и собственные организа­ции, в том числе Всемирный союз коренных народов. В соответствии с принятыми международными обязательствами и с «духом времени» Рос­сийская Федерация принимает свои законы по охране малочисленных коренных народов [37; 38 и др.]. Их делами в нашей стране занимаются общественные организации, например, Ассоциация коренных малочис­ленных народов Севера, Сибири и Дальнего Востока или же админи­стративные учреждения вроде Экспертно-консультативного совета по делам коренных малочисленных народов Севера, Сибири и Дальнего Востока Российской Федерации при полномочном представителе Пре­зидента Российской Федерации в Сибирском федеральном округе. По­скольку некоторые из общностей подобного рода оказались в разных государствах, например, нанайцы и эскимосы (инуиты), то к вопросам их повседневной жизни могут обращаться непосредственно главы госу­дарств [25]. Подобные начинания можно рассматривать как внедрение нового курса по отношению к коренному населению.

Как известно, в течение предшествующего времени практиковались две основные стратегии решения проблем данных общностей. Первая, получившая воплощение, прежде всего, в США, была связана с созда­нием резерваций. Но, как констатировали в начале 1980-х гг. американ­ские исследователи, её результатом явилось превращение этих осколков индейских территорий в настоящий аналог «третьего мира» в самих Соединённых Штатах [48, 1984, p..230]. Свои сложности в отношени­ях с коренным населением испытывает и Канада, в которой насчитыва­ется до 600 различных групп такого рода. Другую стратегию, более из­вестную как некапиталистический путь развития, реализовал СССР. Несмотря на определённые успехи в этой области, нельзя сказать, что она привела к полному решению поставленных перед ней задач. Новый этап демократического транзита в мире, проявившийся в последней тре­ти прошлого века, осмысление опыта прежней этнической политики за­ставили искать новые пути в отношениях с рассматриваемой частью на­селения своих стран. Современные подходы в данной сфере, в частности, предусматривают защиту территориальных прав коренного населения и предоставление его общностям более широкого самоуправления [47]. Тем не менее, принятые меры не снимают вопроса о дальнейших судь­бах коренного населения мира и перспективах его интеграции в основ­ное общество своих стран.

Свой вклад в решение обозначенных проблем постарались внести и дальневосточные философы. В рамках разработки идеи метакульту­ры некоторые из них видят выход из сохраняющейся неопределённости с положением «коренных малочисленных народов» через очередное преоб­разование их культуры. Полагая, что «главным признаком растворения культуры в окружающей среде, является отсутствие творческих произ­ведений на языке данной культуры», они дают ревомендацию по преодо­лению этого недостатка [45, с..163 прим.]. В общих чертах она сводится к спасению «малой» культуры через «введение в неё символов (преждевсего символов священного) иной более масштабной культуры, но на её родном языке» [45, с..164]. Приверженцы такого подхода признают, что «большую роль в формировании идеи коренных малочисленных на­родов могла бы сыграть этнография, переосмысленная как метакуль­турная форма бескорыстного интереса к другому». Однако это, по их убеждению, должна быть совершенно другая этнография, свойственная «метакультурному сообществу», которое «возникает как ответ на пере­ход культуры в новое состояние, когда в результате интенсификации связей между различными культурами последние выходят на ступень рефлексивного осознания своих отличий друг от друга и использования этих отличий в качестве отправных пунктов для взаимного разви­тия» [24, с..168-169].

Принимая в определённой степени «культурологический посыл» данных рекомендаций, хотелось бы отметить, что вся предыдущая исто­рия интенсификации связей между культурами «больших» и «малых» народов явилась не формированием «отправных пунктов для взаим­ного развития», но катастрофической деградацией культур и самих общностей коренного населения. Уже давно известные в этнографии/антропологии проблемы аккультурации подвигали представителей этой отрасли знаний как раз к максимальному ограждению этих раз­ных культур от интенсивных контактов. Как отметил американский исследователь Д. Фишман: «Антропология и социология, наконец, при­знали действительную обоснованность кошмара примордиалистов: на­роды, утратившие свой исторический язык и традиционно связанную с ним этнокультуру, испытывают на себе мучительный опыт пребыва­ния «между жизнью и смертью». Они утрачивают сложившиеся пред­ставления о нравственности, добродетельной жизни, преемственности поколений, значимости прошлого, настоящего и будущего, заслуженно­го места в более важном замысле. Такая утрата происходит задолго до того, как происходит полное изложение, усвоение, установление и осуществление нового самостоятельного образа действий и норма­тивных ожиданий» [40, с..120]. Поэтому хотелось бы ещё раз обратить внимание всех авторов, «отстранённо» подходящих к проблемам ко­ренных малочисленных народов, на необходимость более осторожных и ответственно-компетентных рекомендаций. Оставляя в стороне кон­кретно профессиональную аргументацию, хотелось бы отметить, что коренные малочисленные народы представляют собой вообще предэт­нические общности – клановые объединения. В условиях развития гло­бализационных процессов эти оставшиеся по своему укладу вне модерна объединения, действительно, нуждаются во всесторонней поддержки со стороны своего государства. При разработке соответствующих мер следо­вало бы учитывать, что такая поддержка не может ограничиваться, при всей их важности, только развитием профильного законодательства и развития инфраструктуры [2; 19]. Здесь нельзя не согласиться с наши­ми философами – важную роль в решении рассматриваемой проблемы должна сыграть определённая политика по поддержке и развитию тра­диционной культуры коренного населения региона.

3. Мигранты и диаспоры Дальнего Востока – решение демографи­ческих проблем или новые угрозы? Следующим претендентом на место собственно этнических образований могут выступать сообщества имми­грантов, особенно, так называемых, «видимых мигрантов» резко отли­чающихся от остального населения даже по внешнему облику, не говоря уже о культурных и т.д. различиях. Не случайно многие зарубежные ав­торы полагают, что этничность является характерным признаком и дан­ных объединений [52]. В силу близости к Китаю тема миграции из этой страны также остаётся обострённо популярной для южной части Даль­него Востока России [например, 31; 47]. Действительно, наличие общей протяжённой границы создавало особые условия для китайских мигран­тов на Дальнем Востоке конца ХIХ – начала ХХ вв. [1]. Однако, как показал в своей работе С. Хантингтон, развитие современных средств транспорта и связи изменили положение мигрантских групп во всём мире. Теперь мигранты, фактически в любой части планеты могут не терять связи со своей родной страной. В результате многие страны, включая КНР, Мексику, Филиппины и др., стали на государственном уровне поддерживать своих соотечественников, переселившихся в дру­гие страны. Как следствие мигранты не теряют своей культурной само­бытности и их ассимиляция сталкивается со значительными трудностя­ми [41]. Сохранение мигрантами, подобно коренному населению, своей «инаковости» в странах прибытия, действительно, является основанием для признания за ними обладания свойством этничности.

В последнее время с китайской миграцией в регионе, похоже, на­чинает сравниваться, а в некоторых случаях уже может и превзойти её по своим масштабам поток переселенцев из разных государств Средней Азии, прежде всего, Киргизии, Таджикистана, Узбекистана. Причём, некоторые предварительные данные позволили констатировать пере­мещение, например, в Приморский край, прежде всего, выходцев из Узбекистана, на Сахалин – из Киргизии и т.д. Эти новые миграционные реалии только становятся предметом заинтересованного обсуждения, но сегодня они заслуживают не меньшего внимания, чем пресловутая «китайская угроза» [14]. Подобная постановка вопроса тем более право­мерна, что она связана с распространением на Дальнем Востоке исла­ма в несопоставимых с прежними показателями масштабах. Ранее про­явившаяся активность в регионе адептов различных нетрадиционных религий заставляет теперь рассматривать наш региона как многорели­гиозный и поликонфессиональный. Однако, это отдельный аспект про­блемы, анализ которого выходит за рамки данной работы. Тем не менее, в любом случае хотелось бы, чтобы СМИ, которые наиболее оперативно освещают такие проблемы, были более ответственными в приводимых ими данных [например, 32].

Для оценки перспектив новых мигрантских объединений на Даль­нем Востоке России следует обратиться к истории ранее сложившихся диаспор региона [28; 29 и др.]. Известно, что в освоении региона при­нимали участие отдельные представители и целые группы различных общностей России и некоторых других стран. В течение советского пе­риода, особенно после провозглашения возникновения «новой истори­ческой общности – советского народа», этноспецификация как-то стала уходить в тень. Однако в постсоветское время, когда быть «этничным» стало можно, а иногда даже выгодно, ситуация стала быстро меняться. В соответствии с действующим законодательством стали возникать объ­единения, получившие название национально-культурные автономии. Согласно опубликованным данным, на Дальнем Востоке действуют ав­тономии: украинцев (Камчатский край); эвенков (Амурская область); ев­реев (Еврейская автономная область); евреев, корейцев, татар (Хабаров­ский край); белорусов, корейцев, украинцев, литовцев, евреев, немцев (Приморский край); эвенков, украинцев, татар (Сахалинская область); чеченцев, эвенков, немцев (Республика Саха (Якутия) [12, с..110-117]. Говоря другими словами, получается, что, несмотря даже на длительное пребывание в регионе, ряд общностей сохранил представление о своей «этнокультурной» самобытности. Изменение же политических реалий в мире оказывает своё влияние на положение дальневосточных диаспор. Поэтому не всё так просто складывается сегодня и в сфере «славянско­го единства». Известно, что выходцы с Украины сыграли значительную роль в освоении юга Дальнего Востока. Причём на первых этапах освое­ния региона часть украинцев занимала здесь особую позицию [43]. В советское время в силу удалённости от родных краёв начиналось посте­пенное обрусение ряда общностей, в том числе и украинцев. Достаточ­но показательной является статистика, согласно которой на 1970 г. на Дальнем Востоке украинцы составили лишь около 8% населения [33]. После распада СССР, создания независимой Украины и внедрения но­вой «этнокультурной» политики мы вновь можем наблюдать активиза­цию украинских диаспор на Дальнем Востоке. Причём, свою роль в этом процессе играет открытое во Владивостоке Генеральное консульство Украины. Заметная специфика сохраняется и в положении корейской диа­споры Сахалина, даже в сравнении со сходными образованиями, на­пример, не территории того же Приморья. Дело в том, что она склады­валась в период японской оккупации южной части Сахалина за счёт насильственного перемещения части населения преимущественно с юга Корейского полуострова. В свою очередь, приморская диаспора начала формироваться ещё во второй половине ХIХ в. после переселения корей­цев с севера полуострова [5; 15]. Понятно, что совершенно особое место среди других диаспоральных образований региона занимает также ев­рейская общность, сохранившая в рамках Российской Федерации свой административно-территориальный статус [4].

Следует напомнить, что в течение длительного периода политика в отношении мигрантов была однозначно ориентирована на их ассими­ляцию принимающим обществом. Успехи «плавильного тигля» в такой крупнейшей стране, основанной переселенцами, как Соединённые Шта­ты Америки, определили признание такой политики и другими страна­ми. Однако развитие глобальной миграции после окончания второй ми­ровой войны, а также трудности с ассимиляцией коренного населения и некоторых других общностей, например, афроамериканцев показали не­эффективность прежнего курса. Произошедшая вскоре «революция прав человека» также сделала неприемлемыми некоторые прежние правила и установки. Новые условия заставили признать право мигрантов на со­хранение своей «этнокультурной» самобытности, а прежняя политика в их отношении в 1970-е гг. сменилась политиками признания, положи­тельных действий, идентичности и мультикультурализма [55]. Офици­ально основной целью всех этих новых направлений политики была объ­явлена помощь иммигрантам в скорейшей интеграции в принимающее общество [53]. Сегодня, оценивая опыт мультикультурализма в Север­ной Америке, Австралии и Западной Европе, многие авторы сходятся во мнении, что подобные начинания не только не решили прежние пробле­мы, связанные с мигрантами, но и породили новые. В этой ситуации пу­бличный отказ вслед за канцлером Германии и президентом Франции премьер-министра Великобритании Д. Камерона от политики мульти­культурализма представляется очень знаменательным. Как заявил он в своей известной речи: «Под влиянием доктрины официального мульти­культурализма мы позволили отдельным культурам существовать изо­лированно друг от друга и от основного общества. Мы потерпели неудачу в попытке внедрить такое видение общества, чтобы они почувствовали, что хотят к нему принадлежать. Мы даже потворствовали подобным се­грегированным общностям вести себя в разрез нашим ценностям» [54].

Так что, исторический опыт, в том числе нашего региона, и со­временные реалии показывают – надеяться на скорую адаптацию, а тем более интеграцию в принимающее сообщество новых потоков ми­грантов на Дальний Восток не приходится. Более того, сегодня мож­но видеть всё больше примеров, когда отдельные диаспоры начинают играть всё более значительную роль, в том числе, и в политической жизни других государств [14]. Но, если ассимиляция уже не работает, а мультикультурализм себя не оправдал, какую же тогда политику вести в отношении мигрантов – вот вопрос, который пока не получил ответа. Для меня же в данной работе более важно отметить, что диаспоры ми­грантов являются уже эпи, т.е. постэтническими образованиями. Но в любом случае, игнорирование этнической составляющей мигранских диаспор, характерное для большинства пишущих о них авторов, делает предлагаемые в таком случае выводы недостаточно обоснованными. Что же тогда в нашем случае будет относиться к собственно этническим общ­ностям?

4. Общие моменты этнополитической ситуации и межэтниче­ского взаимодействия на Дальнем Востоке России.

Поиск собственно этнического может продолжаться бесконечно долго, особенно учитывая плюрализм существующих трактовок данно­го феномена, если не ввести его критерии. В самом общем, нестрогом определении этническая общность может быть определена как «народ». В свете наиболее эвристичного варианта теории этноса, предложенного С.М. Широкогоровым, этническая общность является устойчивым, но динамическим объединением людей, связанных с определённой терри­торией. Она должна иметь уровень собственной социально-культурной организации, обеспечивающий существование и воспроизводство са­мой общности и составляющих её индивидов, а также их сохранение в условиях изменений окружающей среды, в том числе влияния других этнических общностей, и составных компонентов, образующих данную общность. Решение этих задач во многом обеспечивается благодаря сло­жившимся в данной общности механизмам психоментального комплек­са [16]. Следует также учитывать, что в настоящее время этнические общности включены в определённое политическое пространство со­ответствующих государств и поэтому этнический фактор тесно связан с политическими обстоятельствами. Поэтому в свете приведённого опре­деления можно констатировать существование русской, украинской, не­мецкой, китайской, американской и т.д. этнических общностей. При этом только следует отметить, что они являются ещё и государствообразую­щими общностями, а вследствие этого обстоятельства базовыми состав­ляющими российской и других наций. В силу федеративного устройства Российской Федерации в ней, как и в бывшем Советском Союзе, суще­ствуют субъекты, имеющие статус национальных республик. При этом, зачастую «титульная нация» в таких образованиях не составляет абсо­лютного большинства населения. В других условиях именно подобные общности могли бы определяться как собственно этнические. В зару­бежной традиции они чаще фиксируются как национальные меньшин­ства [44], а нашей практике, восходящей ещё к сталинской трактовке нации, дублирующей научное определение этнической общности, они фигурируют именно таким образом. Отсюда и идут наши формулировки о многонациональном характере народа Российской Федерации

Сохраняющаяся неопределённость в различении этнической общ­ности и нации от других видов «этнизированных» объединений является причиной постоянной путаницы и следующих за нею ошибок. Учиты­вая сохранение в международной практике, например, нормы «О пра­ве нации на самоопределение» достаточно будет взять некоторые наши документы и публикации, чтобы выдвинуть претензии не только на «северные территории», но и на российский Дальний Восток в целом. Сегодня же, в свете потенциала, накопленного современной наукой, в частности, такой её отрасли, как этнополитология, вполне определённо можно утверждать, что заявления о многонациональном составе насе­ления Дальнего Востока России или о наличии здесь непомерно боль­шого числа этнических общностей являются неправомерными. Как было показано, в значительной степени для региона характерны пред- и постэтнические объединения. Основная же часть населения региона, в том числе русские, просто является частями крупных этнических общ­ностей. Поэтому в отношении различных общностей региона, характе­ризующихся свойством этничности, должны применяться соответствую­щие им решения и действия.

Вместе с тем нельзя сбрасывать со счетов и другое обстоятельство. За достаточно продолжительное время существования в рамках единого государства все эти различные общности, объединения и образования накопили ценный опыт взаимодействия, позволяющий рассматривать их как реальное национальное единство, которое может и должно стать важным потенциалом для дальнейшего развития страны и её дальне­восточного региона. Однако для того, чтобы это произошло нам необхо­димо компетентно и ответственно осмыслить нашу историю присут­ствия в регионе, его реалии, в том числе и проблемы. Следует также учитывать, что сегодня современная этнополитическая ситуация реги­она существенно меняется и в ней возникают новые риски и угрозы. Не случайно, даже зарубежные исследователи характеризуют наш регион как «зону риска» [56]. Указанные особенности Дальнего Востока России определяют и специфику протекания здесь процесса этноса в сравнении не только с зарубежными странами, но и такими регионами России, как Поволжье и Кавказ. Межэтническое взаимодействие вообще относится к числу наиболее сложных проблем и для его исследования необходимы адекватные средства анализа, предполагающие полидисциплинарность применяемых подходов. Поэтому мы не можем механически внедрять у себя зарубежный и некоторый собственный опыт в данной сфере. Но это – та сторона вопроса, которая нуждается ещё в более углублённой разработке.

Как показал известный исследователь Ю.В. Громыко, существу­ет и другая сторона проблемы: «Нам в любом случае нужна некая не­противоречивая единая идеология, поскольку это напрямую связано с идентичностью, и с самосознанием – с вопросом: кто я? Лишь ответив на него, разобравшись в своих внутренних проблемах, мы сможем по­нять, что нам нужно и что мы сможем сделать с китайцами, немцами или американцами» [10]. Поэтому в условиях пограничного положения Дальневосточного региона мы должны не столько развивать всё то, что углубляет разделение основных общностей и групп его населения, в том числе этнизированных, сколько делать ставку на то, что нас будет ещё больше объединять. Не менее очевидно, что многие из указанных про­блем российского Дальнего Востока можно успешно решить при наличии обоснованной политики Федерального центра. Такая политика должна способствовать сохранению внутренней стабильности региона в услови­ях его слабой заселённости, при полиэтническом, а теперь ещё и поли­конфессиональном составе населения. Но одновременно она не должна препятствовать развитию отношений с соседними странами, несмотря на преобладающую и даже абсолютно доминирующую численность их населения, а также их возрастающий научно-технический потенциал.

Литература

1. Арсеньев В.К. Китайцы в Уссурийском крае. Очерк историко­этнографический // Записки Приамурского отделения Императорского Русского географического общества. Т. III. Вып. 1. Хабаровск. 1914

2. Басыгысов В. Северные кладовые ждут комплексной модернизации // Парламентская газета на Дальнем Востоке. № 8-9. Июнь 2011

3. Бляхер Л.Е. Дальний Восток в поисках политической идентификации // Политическая наука. 2005. № 3. С. 102-118

4. Бляхер Л.Е. Пегин Н.А. Биробиджан: между потёмкинской деревней и nation-building // Полития. 2011. № 1. С. 117-134

5. Бок Зи Коу. Корейцы на Сахалине. Южно-Сахалинск. Южно­Сахалинский государственный педагогический институт. 1993. 219 с.

6. Ващук А.С. Юг российского Дальнего Востока: новый «облик» демографических и миграционных угроз в начале ХХI в. // Приморье: народы, религии, культуры. Владивосток. Управление внутренней политики Приморского края. 2010. С. 15-23

7. Ващук А.С., Герасименко А.П., Коваленко С.Г., Коняхина А.П. Дальневосточный федеральный округ // Страны Северо-Восточной Азии в начале ХХI века. Научно-справочное издание. Владивосток. Дальнаука. 2011. С. 8-65

8. Гарусова Л.Н. Проблемы этнокультурного взаимодействия в АТР (на примере Российского Дальнего Востока) //Российский Дальний Восток в Азиатско-Тихоокеанском регионе на рубеже веков. Вып. 2. Владивосток. Изд-во ВГУЭС. 2008. С. 168-183

9. Говорухин Г.Э. Дальний Восток и глобальное пространство современного мира // Тихоокеанский регион в пространстве глобализации. Владивосток. Изд­во ВГУЭС. 2010. С. 8-11

10. Громыко Ю.В. Восток – дело национальных интересов // Золотой рог. 10.07.2003

11. Декларация Организации Объединённых Наций о правах коренных народов. Принята резолюцией 61/295 Генеральной Ассамблеи от 13 сентября 2007 г. [Электронный ресурс]. URL: http://www.un.org [дата обращения 9.06.2011]

12. Ерофеев Ю.И. Национально-культурные автономии: статистика и комментарий. М. 2010

13. Информация о регионе. Дальневосточный федеральный округ. Официальный сайт полномочного представителя Президента Российской Федерации. [Электронный ресурс]. URL: http://www.dfo.gov.ru [Дата обращения: 11.06.2011]

14. Ким А.С. Этнополитические исследования современных диаспор (конфликтологический аспект). Автореф. дисс. докт полит. н. Санкт-Петербург. 2009. 42 с.

15. Кузин А.Т. Дальневосточные корейцы: жизнь и трагическая судьба. Документально-исторический очерк. Южно-Сахалинск. Дальневосточное книжное издательство. Сахалинское отделение. 1993. 368 с.

16. Кузнецов А.М. Теория этноса С.М. Широкогорова // Этнографическое обозрение. 2006. № 3. С. 57-71

17. Кузьмина О.В. Реализация государственной этнонациональной политики в Приморском крае // Россия и АТР. 2010. № 2. С.181-188

18. Матвеев А. Ответ на вызов времени // Парламентская газета на Дальнем Востоке. № 8-9. Июнь 2011

19. Москалев А.А. Нации и национализм в Китае. М. Памятники исторической мысли. 2005.

20. Мотрич Е. Проблемы демографии и миграции на Дальнем Востоке. [Электронный ресурс]. URL: http://www.dvforum.ru [дата обращения 13.06.2011]

21. Мотрич Е. Положение коренных малочисленных народов Хабаровского края // Этнополитическая ситуация в России и сопредельных государствах в 2009 г. М.2010. С. 506-512

22. О национальном самочувствии народов России. О состоянии и перспективах государственной национальной политики. Ассамблея народов России. Специальный доклад Президенту российской Федерации. М. 2000. [Электронный ресурс]. URL: http://www.ng.ru [Дата обращения 21.06.2011]

23. Официальный сайт полномочного представителя Президента Российской Федерации в Сибирском федеральном округе. [Электронный ресурс]. URL: http://www.sibfo.ru [Дата обращения 14.06.2011]

24. Поповкин А.В. Народная идея и её роль в диалоге культур // Россия и АТР. 2010. № 2. С. 165-169

25. Президенты России и США объявили о своей приверженности развитию диалога с коренными народами [Электронный ресурс]. URL: http://www.narodsevera.ru/news [Дата обращения 11.06.2011]

26. Распоряжение Правительства РФ от 17.04.2006 N 536-р (ред. от 18.05.2010) Об утверждении перечня коренных малочисленных народов Севера, Сибири и Дальнего Востока Российской Федерации

27. Распоряжение Правительства РФ от 04.02.2009 N 132-р О Концепции устойчивого развития коренных малочисленных народов Севера, Сибири и Дальнего Востока Российской Федерации

28. Романова В.В. Евреи на Дальнем Востоке России (II половина ХIХ в. – 1 четверть ХХ в.). Хабаровск. Изд-во Хабаровского гос. пед. университета. 2000

29. Сагитова И.О. Диаспоральные общины Приморского края: история и современность. Владивосток. Российская таможенная академия. Владивостокский филиал. 2007

30. Саначев И.Д. «Российский Дальний Восток» как научная дефиниция: понятийная постановка проблемы //Российский Дальний Восток в Азиатско­Тихоокеанском регионе на рубеже веков. Политика. Экономика. Безопасность. Владивосток. Изд-во ВГУЭС. 2005. С. 28-34

31. Сатаев А.Г. Китайская миграция на Российский Дальний Восток: причины, масштабы и последствия явления (политический и социально­экономический аспекты). Автореф. дисс… канд. полит. н. Владивосток. 2009

32. Ситников М. В Приморье за полгода поселилось 140 тысяч гастарбайтеров // Комсомольская правда. Владивосток. 27 июля 2011

33. Советский Союз. Географическое описание в 22 т. Дальний Восток. М. Мысль. 1971

34. Соколовский С.В. Перспективы развития концепции этнонацилнальной политики в Российской Федерации. М. «Привет». 2004

35. Тураев В.А. Коренные народы Дальнего Востока: политический статус и региональная политика. [Электронный ресурс]. URL: http://www.ethnonet.ru [Дата обращения 15.06.2011]

36. Устав Приморского края. [Электронный ресурс]. URL: http://www.primorsky.ru [Дата обращения 17.06.2011]

37. Федеральный закон от 30 апреля 1999 г. № 82-ФЗ О гарантии прав коренных малочисленных народов Российской Федерации с изменениями и дополнениями. [Электронный ресурс]. URL: http://constitution.garant.ru [Дата обращения 15.06.2011]

38. Федеральный закон от 20 июля 2000 года N 104-ФЗ Об общих принципах организации общин коренных малочисленных народов Севера, Сибири и Дальнего Востока Российской Федерации

39. Филиппов В.Р. Критика этнического федерализма. М. Центр цивилизационных и региональных исследований РАН. 2003

40. Фишман Д. Сегодняшние споры между примордиалистами и конструктивистами: связь языка с этничностью с точки зрения учёных и повседневной жизни // Логос. 2005. № 5. С. 132-140

41. Хантингнтон С. Кто мы? АСТ. Транзиткнига. М. 2004

42. Хилл Ф., Клиффорд Г. Сибирское бремя просчёты советского планирования и будущее России: пер. с англ. М. Науч.-образоват. форум по междунар. отношениям 2007. 328 с.

43. Черномаз В. А. Украинское национальное движение на Дальнем Востоке (1917-1917-1922 гг.). Автореф. дис. … канд. ист. наук. Владивосток. 2005

44. Шерцер Р. «Проблема» национальных меньшинств //Политическая наука. 2011. № 1. С. 98-130

45. Ячин С.Е. Миноритарные общности в антиномиях современной культуры // Россия и АТР.2010. № 2. С. 160-164

46. Alexseev M. Chinese Migration and the Russia Far East: Security Threats and Incentives for Cooperation in Primorskii Krai // Russia’s Far East. A Region at Risk. ed. by J. Thornton, Ch. Ziegler. Seattle and London. University of Washington Press. 2002. P. 319-349

47. Citizenship in Diverse Societies, ed. by W. Kymclicka, W. Norman. Oxford, New York. Oxford University Press. 2000

48. Deloria V., Little C. The Nations Within: the past and future of American Indian sovereignty. New York. Pantheon Books. 1984

49. Heleniak T. Demographic Changes in the Russian Far East. // The Russian Far East and Pacific Asia: unfulfilled potential. Ed. by M.J. Bradshaw. Richmond, Curzon. 2001. P. 127-153

50. Hitztaler S. Ethnography of a Post-Soviet Landscape: Explorary the Dynamics among Forests, Peoples, and Resources Use in Central Kamchatka. Ph D Dissertation. University of Michigan. 2010. 352 p.

51. Kymlicka W. Finding our Way. Rethinking ethnocultural relations in Canada. Oxford: Oxford University Press, 2004.

52. Kymlicka W. Politics in Vernacular. Nationalism, Multiculturalism and Citizenship. Oxford University Press. 2001

53. Menon R., Ziegler Ch. The Balance of Power and the U.S. Foreign Policy Interests in the Russian Far East // Russia’s Far East. A Region at Risk. ed. by J. Thornton, Ch. Ziegler. Seattle and London. University of Washington Press. 2002. P. 35-58

54. PM’s speech at Munich Security Conference. [Электронный ресурс]. The official site of the Prime Minister’s office URL: http://www.gov.uk [Дата обращения 4.06.2011]

55. Pieters J.N. Ethnicities and Global Multiculturalism. Pants for an Octopus. Lanham, Boulder, New York, Toronto, Plymouth, Uk. Rowman & Littlefield Publishers. 2007

56. Russia’s Far East. A Region at Risk. ed. by J. Thornton, Ch. Ziegler. Seattle and London. University of Washington Press. 2002

57. Citizenship in Diverse Societies, ed. by W. Kymclicka, W. Norman. Oxford, New York. Oxford University Press. 2000

58. Thornton J., Ziegler Ch. The Russian Far East in Perspective // Russia’s Far East. A Region at Risk. ed. by J. Thornton, Ch. Ziegler. Seattle and London. University of Washington Press. 2002. p. 3-35

 
Это ознакомительная текстовая версия,
полный вариант статьи в формате pdf
Вы можете скачать по этой ссылке

Наверх В номер В архив На главную
Официальный сайт журнала «Ойкумена. Регионоведческие исследования».
Разработка и дизайн: техническая редакция журнала «Ойкумена. Регионоведческие исследования», 2009 – 2013 гг.