|
|
|
|
|
|
Аллёнов В. А.
Это ознакомительная текстовая версия, В десятилетие, последовавшее за подписанием российско- китайского договора о добрососедстве, дружбе и сотрудничестве, официальные лица обеих стран пришли к консенсусу относительно того, что стратегическое партнерство между Российской Федерацией и Китайской Народной Республикой имеет равноправный характер, основано на понимании национальных интересов двух стран и лишено сиюминутных и конъюнктурных соображений. Министр иностранных дел Российской Федерации С.В. Лавров видит в современных российско-китайских отношениях «хрестоматийный пример того, как два крупных государства, относящиеся к разным общественно-политическим и культурно- цивилизационным моделям, смогли найти взаимоприемлемые решения доставшихся в наследство от истории сложнейших и деликатных проблем, в первую очередь пограничной, и выработать модель мирного и добрососедского сосуществования» [5]. Председатель КНР Ху Цзиньтао отмечает, что сегодня Китай и Россия «являются добрыми соседями, большими друзьями и надежными партнерами» [1]. Однако отношения двух государств не всегда складывалось мирно, в атмосфере дружбы и сотрудничества. С первых контактов между усским государством и Минской империей, состоявшихся в первой четверти XVII века, отношения соседних стран стали представлять собой сложный политико-экономический комплекс. Развитие контактов Китая и России привело к необходимости определения точной границы между государствами. Процесс пограничного размежевания нередко сопровождался взаимными претензиями, «неравноправными договорами» и «историческими обидами». Значительное влияние на процесс ведения переговоров, заключения двусторонних договоров и демаркации границы оказывали расхождения в методах ведения внешней политики России и Китая, проистекавшие из упомянутых С.В. Лавровым культурно- цивилизационных различий. Столкновение противоположных по своей сути внешнеполитических парадигм России и Китая явно прослеживается как в ходе заключения российско-китайских договоров XVII-XIX веков, касающихся пограничного размежевания на территории современного российского Дальнего Востока, так и в последующем толковании этих договоров. Начиная с первых посольств в Китай, Россия было заинтересована в поиске торгового партнера и союзника на Востоке. Однако правительство Китая, в лице маньчжурской династии Цин, видело в России не партнера, а страну «северных варваров» Лаоцань, «взбунтовавшихся» и вторгшихся на земли Поднебесной [3, с. 82]. В соответствии с этими взглядами, ни о каких равноправных договорах не могло идти и речи - «варваров» было необходимо «усмирить», в том числе и с помощью силы или угрозы силой. Необходимо отметить, что в момент установления первых дипломатических отношений России и Китая в XVII веке между ними находились территории, заселенные кочевыми и полукочевыми народами, которые, за редким исключением, не платили дань ни русским, ни маньчжурам. В первой половине XVII века русские казачьи отряды вышли в район Амура, присоединив к России территорию Восточной Сибири. Одновременно с появлением русских в Приамурье китайское государство попало под власть маньчжурской Цинской династии, осуществлявшей активную завоевательную политику и стремившейся к расширению своей сферы влияния за счёт подчинения народов, населявших берега Амура. Завоевание Китая маньчжурами - соперниками России в освоении Приамурья - способствовало формированию легенды о Никанском (китайском) царстве как христианской стране, ведущей борьбу с богдой- цами (маньчжурами) [6]. Легенда о потенциальном союзнике, находящемся в глубине «чужих» в культурно-историческом плане государств и народов, подталкивала правительство России к поиску торговых путей в Китай, а также давала надежды на установление в своем роде «стратегического партнерства», обусловленного наличием общих врагов и общих интересов. Даже после того, как российские посланники выяснили, что маньчжурские войска и китайское государство являются единым целым, отношение в России к Китаю как к потенциальному союзнику в Азии, «своему» в «чужом» сохранялось и влияло на внешнюю политику России на Дальнем Востоке. Итогом первых попыток урегулирования отношений между Россией и Цинским Китаем стал Нерчинский договор 1689 года, по итогам которого Китаю отошла значительная часть территорий, ранее принадлежавших России. В соответствии с китайской внешнеполитической концепцией «усмирения варваров» договор был заключён under duress, в присутствии маньчжурского войска, угрожавшего физическим уничтожением российской делегации в случае неподписания договора [3, с. 44]. Не желая провоцировать вооруженный конфликт на удалённых от центральной России землях и стремясь к нормализации отношений, российская сторона передала Китаю территории, согласно докладу, направленному цинскими чиновниками императору Сюань Е, «лежащие на северо-востоке на пространстве несколько тысяч ли и никогда раньше не принадлежавшие Китаю» [3, с. 136]. После заключения договора цинское правительство продолжило рассматривать Россию как «мелкое вассальное государство», а русских послов — как «послов, прибывающих с данью» [3, с. 177]. Такая позиция соответствовала общей внешнеполитической концепции Китая, согласно которой все страны, окружавшие Срединную империю и вступавшие с ней в дипломатические или торговые отношения, рассматривались в качестве даннических и, следовательно, равноправное партнерство с такими странами было невозможно. Стоит отметить, что после заключения Нерчинского договора, кроме участка на реке Аргунь, граница между Россией и Китаем осталась неопределённой из-за отсутствия достоверных данных о территориях к северо-востоку от Аргуни и в нижнем течении Амура у обеих сторон. Граница к югу от реки Уды, согласно первой статье договора, оставалась неделимитированной. Однако то, что договор был записан на русском, латинском, маньчжурском и китайском языках, позволило китайским властям вольно трактовать статьи, касающиеся прохождения восточного участка границы. Так, маньчжурский вариант договора называл промежуточными границы не только к югу от Уды, но и к северу от Большого Хинганского хребта. Опубликованная китайская версия договора вовсе опускала упоминания о нерешённости границы к югу от Уды, проводя «окончательную» границу между Россией и Китаем до побережья Охотского моря [3, с. 147]. Благодаря такой трактовке первой статьи Нерчин- ского договора, в Китайской Республике в начале XX века и Китайской Народной Республике во второй половине XX века была сформирована стойкая мифологема «утерянной земли» на севере, которой Китай лишился из-за «неравноправных» Айгунского и Пекинского договоров 1858 и 1860 годов. Во время советско-китайских консультаций 1964 года глава китайской делегации Цзэн Юнцюань прямо заявил, что «царская Россия, осуществив фактическое занятие территории путем переселения русского вооруженного населения, размещёния военных поселений и передвижения батальонов и вооруженных судов, навязала Китаю целый ряд договоров и присоединила к России территорию, заселенную многими поколениями китайцев» [3, с. 360]. Однако, вопреки позиции официального Пекина, подписание «неравноправных» Айгунского и Пекинского договоров не сопровождалось угрозой военных действий со стороны Российской Империи. Заключению этих двух договоров предшествовали почти 100 лет взаимных консультаций, более того, в ходе переговоров Россия выразила готовность направить в Китай оружие и военных инструкторов для создания «новой военной силы» для оказания сопротивления интервенции Англии и Франции в ходе Опиумных войн, а также выступила посредником на переговорах между Китаем, Англией и Францией. Заключению новых договоров с Россией на условиях, отличных от положений Нерчинского договора, способствовало изменение позиции китайского правительства относительно России и других крупных стран Европы после окончания первой Опиумной войны в 1842 году, проиграв которую, правительство Китая было вынуждено отказаться от прежних китаецентристских взглядов на политику и экономику. Благодаря изменению мировоззрения правительства Китая в седьмой статье российско-китайского договора, в отличие от статей Нерчинского договора и договоров, заключенных Китаем с европейскими странами после Опиумных войн, были оговорены новые условия торговли, основанные на принципах взаимности и равноправия двух соседних государств. После подписания Пекинского договора в 1860 году была окончательно определена граница между Россией и Китаем на Дальнем Востоке, проходящая по рекам Амур и Уссури. Наличие точной границы позволило наладить постоянные торговые связи между двумя странами, а также заложило основы мирного сосуществования двух соседних государств, продолжавшегося до середины XX века, несмотря на внутренние потрясения, происходившие как в России, так и в Китае. Советско-китайский договор о дружбе, союзе и взаимной помощи 1950 года, заключённый между Советским Союзом и Китайской Народной Республикой, подтвердил положения Пекинского договора, касавшиеся границы между двумя странами. Обе стороны зафиксировали бесспорность историко-правовой основы существующей границы и обязались уважать государственный суверенитет и территориальную целостность друг друга [3, с. 344]. Советское правительство продолжило сформировавшуюся ещё в XVII веке тенденцию видеть в Китае союзника на Востоке, «своего» в «чужом», на этот раз в качестве страны с дружественным политическим строем и схожей идеологией. Заключение договора о дружбе, сотрудничестве и взаимопомощи обуславливалось, кроме того, наличием общих врагов - мирового империализма во главе с США и общих интересов - построения социалистического общества. Однако всего через десятилетие после подписания договора о дружбе, союзе и взаимной помощи произошел советско-китайский раскол, в рамках которого китайское правительство выдвинуло к Советскому Союзу территориальные претензии, касающиеся 1,5 миллионов квадратных километров «захваченных» Россией земель. В ходе Пекинских консультаций 1964 года по демаркации и редемаркации границы китайская сторона в лице главы делегации Цзэн Юнцюаня заявила советским представителям: «Ваш аппетит слишком велик. Помимо 1540 тысяч с лишним кв. км земли вы хотите отобрать у Китая ещё несколько десятков тысяч кв. км. Не означает ли это, что вы будете удовлетворены лишь тогда, когда заберете у нас всю китайскую территорию площадью в 9600 тысяч кв. км?. Занимайте нашу территорию, если у вас хватит смелости!. Вам никогда не видать того, чтобы мы признали ваш захват законным. Вам не видать этого теперь, вам не видать этого и через десять тысяч лет!» [3, с. 357]. Примечательно, что эмоциональные высказывания китайского представителя также предназначались для публикации в прессе КНР. В китайской прессе и литературе периода советско-китайской конфронтации мифологема «утерянной земли» на севере успешно соединялась с мифологемами «врага», «агрессора», «чужого», в роли которого выступал Советский Союз или Российская империя. Активно публиковались научно-популярные работы, описывающие захват китайской территории от Байкала до Сахалина «злыми демонами восточных народностей» - русскими [4, с. 76]. Характерно, что в китайской литературе того времени «демонами» называли и солдат японской императорской армии, оккупировавших значительную часть территории Китая во Вторую японо-китайскую войну. Таким образом сформировывался образ «агрессии» Российской империи в Китае в XIX веке, сравнимой с агрессией Японской империи в XX веке. Апофеозом пропагандистской работы, направленной против «агрессора, отнявшего китайские земли» стал ряд вооруженных нападений войск КНР на советские пограничные заставы на Дальнем Востоке России и в Казахстане. Эти действия китайской стороны в конечном итоге привели к возобновлению советско-китайских консультаций в 1969 году и заключению советско-китайского соглашения о государственной границе 1991 года. События на острове Даманском и у озера Жаланашколь, в свою очередь, способствовали изменению отношения к Китаю в Советском Союзе и, в последующем, в России. Постепенно мифологема «угрозы», «чужого» стала превалировать над мифологемой «своего» в «чужом». Свое развитие мифологема «угрозы» со стороны Китая получила после распада Советского Союза. Помимо наличия неразрешенных территориальных споров укреплению образа Китая как «агрессора» по отношению к России способствовал приток китайских переселенцев на Дальний Восток, недовольство некультурным поведением китайцев и огромная диспропорция населения по разные стороны границы [2]. Заключенный между Российской Федерацией и Китайской Народной Республикой договор о добрососедстве, дружбе и сотрудничестве 2001 года и последовавшее за ним дополнительное соглашение между Российской Федерацией и Китайской Народной Республикой о российско-китайской государственной границе на её Восточной части 2005 года окончательно определили линию прохождения границы между Россией и Китаем на Дальнем Востоке. Стороны обязались уважать территориальную целостность друг друга и развивать отношения на основе равноправного доверительного партнерства и стратегического взаимодействия. «Стратегическое партнерство» китайского тигра и русского медведя вновь выдвинуло на передний план мифологему «своего» в «чужом», восстановившую отношение в России к Китаю как к союзнику на Востоке, связанному с Россией общими интересами — модернизацией и борьбой против однополярного мира. Сближение двух государств, относящихся к разным общественно- политическим и культурно-цивилизационным моделям, помогло укрепить их экономические связи и заложило основы сотрудничества в энергетической и военной сферах. Однако, как показывает история российско-китайских отношений, периоды «стратегического партнерства» между двумя странами нередко сменялись острой конфронтацией, а окончательно установленные границы подвергались пересмотру и редемаркации. Как будут развиваться отношения между крадущимся тигром и затаившимся медведем, какие архетипы поведения и мифологемы восприятия будут определять общее будущее двух стран покажет время. Литература
1. Встреча Ху Цзиньтао с главой МИД РФ. [Электронный ресурс]. URL: http://www.russian.xinhuanet.com/russian/2008-07/22/content_674580.htm [Дата обращения: 19.07. 2011 г.]
|
|||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
